Заложники пустоты

Ну да, так и было: ты не помнишь тех событий в Староновой синагоге, потому что был мертв. Недолго, всего несколько минут, пока старый еврей не дополз до тебя – до твоего теплого трупа с простреленной башкой – и не заткнул чем-то дырку на твоем лбу. И еще он вложил «дыродел» тебе в руку, предварительно пробормотав что-то на своем странном языке. Так эта штука и работает – Каббала. Правда, по сути, ты мёртв и сейчас.

«Что же я делаю?!» – в ужасе подумал Микмак. А может быть, он кричал это во всё горло, потому что Халиль, выпучив от страха глаза, медленно пятился назад.

То, что обычно делают големы: исполняешь волю своего создателя. Того раввина. Или Джоконды Лоренцо – какая, впрочем, разница, они же заодно.

Миссия завершена, он принес послание. Это не твое письмо, его нужно отдать. Тому, для кого оно и было создано. Нет, не Халилю – про этого сморчка Джоконда ничего не говорила, только дала его номер, потому что он многое знает о «Титеристе»: о том, кому нужно передать послание древней Традиции.

– Я и есть ключ, – сказал Микмак.

Ему, наконец, удалось ухватить торчащий из раны клочок двумя пальцами. Он дернул и вытащил из-под кожи окровавленный квадратик, на котором были отлично видны четыре странных, начертанных от руки знака. Не нужно примерок, и так ясно, что этот квадратик в точности совпадет с квадратом, нарисованным на экране.

Так и есть – небольшой, похожий на древнюю почтовую марку квадрат приклеился к экрану, четко вписавшись в нарисованную рамку. «Автономная работа разрешена», – высветилось на экране, а потом консоль выключилась.

Перед глазами всё плыло. Свет медленно угасал.

Это ты угасаешь, а не свет.

Откуда-то издалека послышались голоса. Они что-то кричали. Топот, шорох, металлический звон. Звуки тонули в пожирающей всё тишине.

Ты умираешь.

Ты давно мертв.

Халиль, бессмысленно пытаясь закрыть голову от направленного на неё автоматного ствола, что-то кричал. Микмак не понимал слов. Все слова теперь потеряли смысл, все языки мира сделались непонятны.

Заклинания больше нет, голем не работает. Тело Микмака безвольной куклой рухнуло на пыльный бетонный пол. На окровавленной голове трупа было отчетливо видно пулевое отверстие чуть выше лба.

Заклинание включилось. Голем получил возможность действовать, получил возможность жить. Големом может быть всё, что угодно. Даже программа.

– Где код?! – орал Старик Ромеро, хватая Микмака за воротник.

Ромеро поймал взгляд остекленевших мертвых глаз и отпрянул. На несколько мгновений он застыл в замешательстве, на его лице отчетливо читался испуг. Страшно увидеть пустоту, настойчиво пытающуюся вырваться наружу и поглотить всё вокруг. Она слишком долго сидела внутри, её там держали насильно.

– Где код? – охрипшим тихим голосом повторил вопрос Ромеро, повернувшись к Джио Лоренцо.

– Там, там! – завизжал Джио, не поднимая головы и тыча пальцем в сторону отключившейся консоли. – Там кодер в гнезде для внешнего подключения.

Ромеро пнул Джио носком ботинка – уж очень противно выглядел этот недомерок. Он на мгновение встретился с ним взглядом и почувствовал, что из его живых вроде бы глаз пахнуло душком такой же гнилой пустоты.

Больше не смотри никому в глаза.

– Что здесь делал Микмак?

– Хотел забрать кодер.

– Кто его убил?

– Это не я, – Джио рыдал. Трудно сказать – от отчаяния или от страха. – Он сам что-то сделал, бил себя по голове и полез к консоли. А потом… вы… он упал…

Ромеро склонился над экраном, рассматривая кровавое пятно. Кровь подсохла и приобрела бурый оттенок. На темный выключенный экран был налеплен бумажный квадратик. Просто клочок бумаги, измазанный кровью, никаких чипов или хотя бы надписей на нём не было.

Ромеро выдернул из гнезда небольшой кодер, похожий на информационный накопитель, спрятал его в карман и скомандовал бойцам:

– Уходим. Этого, – он указал взглядом на Джио, – берем с собой.

41

Паренёк судорожно вздохнул, замер на секунду, потом вздохнул еще раз, но так и не выдохнул. Словно он собирался раздуться, как воздушный шар, и взлететь. Или лопнуть.

Его глаза, до того постоянно поворачивающиеся из стороны в сторону с такой скоростью, что это движение можно было назвать дрожью, вдруг замерли, уставившись в одну точку. А потом – словно эта самая точка растворилась, исчезнув из бытия: парень смотрел в никуда, в пустоту внутри себя.

– Эй! – позвала его Зарема.