Заложники (Рассказы)

- Между прочим, никто раньше мне об этом не говорил, - сузив большие темные глаза, неожиданно жестко произносит Аля. - Если болезнь, значит надо лечиться. - От ее скорбной таинственности вдруг ничего не остается, от нетерпимости веет скукой, сводит скулы и хочется зевать...

Глаза ее горят праведным гневом.

- Ведь ни слова, ни звонка, ни записки, тем более в такой момент... Она имеет в виду смерть матери.

- Мне кажется, не нужно торопиться с выводами, - говорит жена Рената Вера, лучшая подруга Али. Она-то и познакомила ее с нашим Саней, и теперь, не исключено, чувствует собственную вину. Она ведь знала про Санину болезнь, но то ли забыла предупредить, то ли не захотела, да и с чего бы, собственно? Взрослые ведь люди, сами все смогут выяснить.

- Понимаешь, - снова тужится Гоша, подбирая слова, которых он, завзятый технарь, может, и не произносил никогда - так обходилось, а теперь вот ищет мучительно, чтобы защитить Саню, или даже объяснить нам всем и себе самому в том числе, - он, понимаешь, чувствительный, ранимый, по сравнению с нами. Все-таки мы довольно толстокожие, цинизма в нас много скопилось. А его все задевает, хоть он и старается не показывать, хочет быть как все.

- Точно, - присоединился к Гоше Эдик, - помните на даче у Остроухова, давным давно, когда мы все еще помалкивали в тряпочку, Саня сцепился с тем толстяком, который сказал, что Сталин нужен был. Нам все равно было, нужен или не нужен, плевать мы хотели на Сталина, в гробу мы его видали, тем более что и водочка, и воздух, и девушки... Какой там к черту Сталин, когда огонь кипит в крови! Никто даже внимания не обратил. А Саня неожиданно вздернулся, хотя сидел тихо, дремал с похмелья, и на тебе: мразь, говорит, твой Сталин, и сам ты мразь, если он тебе нужен, посмотри, говорит, на свои руки, посмотри, может, они у тебя тоже в крови... Мы все обалдели, а они с тем парнем чуть не сцепились, еле разняли, хотя ничего похожего никогда за Саней не наблюдалось. А к вечеру так надрался, что пришлось его вести до электрички и на такси домой отвозить.

- Ну, насчет чувствительности, это ты малость загнул, - возражает Ренат, который Саню тоже знает давно и считает своим другом. Парень как парень. Но, может, на него действительно смерть Алиной мамы подействовала. Смерть есть смерть, тут у каждого своя реакция. Может, поэтому сорвался. У меня когда отец умер, так я не знал, куда себя деть, ни за что не мог взяться. Я тогда целыми сутками спал, чуть в летаргию не впал. Опух аж от сна. Что-то вроде невроза.

Про эту свою сонную болезнь Ренат рассказывал раз в десятый, словно сам удивляясь, что с ним такое возможно, и все с интересом слушали в десятый раз и тоже удивлялись. Не исключено, что и в каждом было что-то, о чем даже не догадывались и что в любое мгновенье могло выплыть. Ведь так проживешь жизнь и не узнаешь про себя.

- А мне кажется, - говорит Вера, - тут еще праздники виноваты. Саня ведь после праздников сразу пропал. Праздники, они ведь тоже выбивают. Мне, например, всегда кажется, что в праздники нужно сделать что-то очень важное, а не знаешь что. Ходишь и маешься, только чувствуешь неясную потребность в чем-то, какое-то требование к тебе. А потом праздники проходят и остается осадок, что вроде ты чего-то не выполнила. Моя бы воля, - Вера пристально смотрит на Рената, - я всегда бы куда-нибудь уезжала на праздники. Хоть в другой город, на экскурсию или на дачу к кому-нибудь.

Аля нехорошо усмехается.

- Какие к черту праздники? Причем тут праздники? И что я должна его, выходит, сторожить все время? Мало ли что его там заденет, если он такой хрупкий и ранимый. Выходит, на него совсем положиться нельзя, так что ли?

- А еще на него могло подействовать, что ты о нем в эти дни совсем забыла, - задумчиво говорит Ренат, искоса поглядывая на Веру. - Понятно, что ты в таком состоянии была. А он себя лишним почувствовал, ненужным. С мужиками такое бывает, чаще всего когда появляется ребенок и женщина полностью уходит в него. От женщины многое зависит...

Аля презрительно кривит губы.

- Все-таки мужчины - страшные эгоисты, - говорит она, то пододвигая, то отодвигая от себя бокал. Просто жуткие! - В голосе ее непримиримость. Только о себе и думают. Им, видите ли, плохо, им мало внимания уделяют, а что, может быть, другому в этот момент еще хуже, еще трудней, им на это наплевать.

Снова воцаряется молчание, и все, наверно, думают о Сане: где он и что? С кем он, Саня?