Заложники Рока

— И что мы станем делать с захваченной крепостью? — тем же благожелательно-снисходительным тоном осведомился Князь Забытых Лесов. — Допустим, мы войдем в Токлау как победители. Как нам поступить с тамошним гарнизоном? Твои лазутчики сообщают, якобы в форте находится никак не меньше пятисот человек. Госпожа Раона успешно доказала, что способна подчинить душу одного, двух, даже полудюжины краткоживущих, но я сомневаюсь, что ее способностей достанет на пять сотен вояк. Я тоже кое-что могу, но здесь не тот случай. Далее, мы не можем их отпустить, ибо они — люди, стало быть, наши враги. Не можем содержать в плену, поскольку уж очень их много. Не можем разом истребить — я не стремлюсь прослыть «Мясником из Рабиров», да и тебе, думаю, такое прозвище тоже придется не по душе. Так пусть они и дальше дрожат за стенами, не мешая нам заниматься собственными делами. Пусть наша так называемая армия остается в убеждении, что совершает настоящий подвиг, сидя у стен форта и иногда наведываясь внутрь. Так они, по крайней мере, будут под рукой и при иллюзии дела. Мы же будем копить силы и терпеливо ждать.

— Чего? — Хеллид запоздало пожалел, что затеял этот разговор: ему не хватало проницательности, чтобы разобраться в далеко идущих планах Блейри да Греттайро.

— Дня падения Стены, разумеется, — пожал плечами Князь и обронил, словно о само собой разумеющемся: — Сколько бы рабирийцев ни вступило в ополчение, мы все равно будем слишком слабы для открытого сражения с людьми. Нам необходимо нечто иное. Что-то, с помощью чего мы станем держать смертных в узде и получим право выдвигать свои условия. Я не знаю, что это будет, но чувствую — с каждым днем оно приближается. Оно само идет к нам, в нашу западню, где приманкой — эта жалкая крепостца и прячущийся в ней Пуантенский Леопард.

— Я понял, — кивнул Хеллид.

— Ничего ты не понял, — сказал Блейри, и он был прав. Внезапно в непроницаемо черных зрачках да Греттайро зажегся странный огонек, и он подался к Хеллиду так резко, что тот едва не отшатнулся в испуге: — Я хочу быть с тобой откровенным, мой старый верный соратник, и надеюсь на ответную откровенность. Скажи правду: ты боишься меня?

— Да, — выдавил Хеллид.

— Почему? Не вздумай солгать!

— Ты… изменился, — язык повиновался Хеллиду с трудом. — От прежнего тебя ничего не осталось… одна внешность, да и та… Знаешь, как горящий дом: пламя завораживает, но ему нет дела до тех, кого оно сожжет…

— Хорошее сравнение, — медленно произнес да Греттайро. Он склонил голову и прикрыл ладонью глаза. Хеллид немедленно ощутил, как стальные тиски, сжимавшие его разум, разжались — и тогда он сказал, чувствуя себя как человек, прыгнувший с обрыва в ледяной горный поток:

— …а я не из тех мальчишек, которые пойдут в огонь по одному твоему слову. Твоя новая демоническая притягательность на меня не действует. Поэтому я вижу то, чего не желают замечать они: с трех сторон Забытые Холмы окружены могущественными королевствами Детей Дня, чьи легионы пройдут по нашему жалкому подобию армии, даже не замедлив шаг. Зингара и Аргос не упустят случая сожрать лакомый кусок, а у аквилонского властителя теперь к тебе личные счеты. Прежде людей сдерживала Незримая Граница. Ее больше нет, и мы не в силах ее восстановить, не обретя полной власти над Венцом. Я вижу все это, но не нахожу выхода. Укажи мне его, Блейри, чтобы я вновь обрел спокойствие, вновь поверил в тебя! Скажи, на что ты надеешься? Чего ждешь? Во что веришь?

— Что ж, — задумчиво сказал Князь, не поднимая головы, — ты говорил искренне. Теперь слушай. Действительно, от прежнего Блейри да Греттайро мало что осталось. По сути, в тот миг, когда Лайвел возложил Венец Рабиров, я умер… и родился заново. Кое-что я при этом утратил — то, что всегда служило мне помехой: чувства. Страсть, ненависть, страх, дружба, муки совести для меня теперь пустой звук. Я без колебаний уничтожу любого — врага, друга, женщину, младенца, даже тебя, если твоя смерть хоть на пядь приблизит меня к цели…

— Но цель…

— Власть! — Князь быстрым, но все же неуловимо плавным движением поднялся из-за стола и прошелся по шатру, отбрасывая причудливую тень. — Не груды золота и толпы наложниц, не роскошные дворцы и пышные одежды. Нет, власть в ее самом чистом, самом высоком виде: возможность повелевать судьбами живущих, распоряжаться ими, играть ими как вздумается, сплетая самые хитрые комбинации — есть ли игра более увлекательная? По своему разумению строить будущее целого народа — что может быть азартнее? Абсолютная власть опьяняет пуще самого крепкого вина, она слаще самых изысканных яств. Там, в Малийли, на вершине Камня Владык, я был каждым из стоявших передо мной и всеми ими одновременно. Я чувствовал, как их сердца бьются у меня в ладони, я мог, если бы захотел, сжать кулак — и они бы умерли. Я читал их мысли, как книгу, и в любое мгновение мог стереть написанное… Впрочем, ты вряд ли сможешь меня понять. Это надо ощутить.