Заложники времени

Я не обратил на слова Уильяма внимания, обеими руками взялся за доску-качалку и осторожно вытащил младенца из-под матери. Труп повалился на траву, словно избавившись от тяжкого груза ответственности. Привязанный к доске младенец мог лишь крутить головой и плакать. Он молил о еде и тепле – и о человеческой доброте. И только это я мог дать ему сейчас. Детский плач, а не слова – вот истинный звук человечности. Он так же близок нам, как песни для птиц. Я вспоминал плач собственных детей в момент рождения. Двое умерли в младенчестве, трое, слава богу, еще живы. И плач этого младенца напомнил мне о них. Я заглянул ребенку в глаза. Они блестели от слез. Я понял, что если сейчас оставлю этого малыша, то откажусь от всего, что заставляет меня верить в себя, считать себя отцом и человеком.

Взяв малыша на руки и пытаясь согреть его своим телом, я поспешил прочь от мертвецов.

– Вот, наградил же Господь братцем, – вздохнул Уильям.

Мы замолчали. Тишину нарушал лишь отчаянный плач младенца и вой ветра в ветвях деревьев. Младенец то захлебывался плачем, то смолкал, а потом начинал кричать с еще большей силой. Он был голоден и страдал от боли.

– Ради всего святого, Джон, это безумие! Но, может быть, ты и есть безумец. Наш старший брат унаследовал отцовскую землю, я – его силу, чувство юмора и купеческий талант. Ты меня знаешь: я никогда ни за что не переплачиваю, будь то шерсть или кружка эля. Но ты? Что унаследовал ты? Ничего! Ты мягкотелый, слабый, ворчливый. Ты слишком уж полагаешься на Бога. Эти мертвые богатеи из города при жизни не дали бы тебе и фартинга. Зачем же ты рискуешь собственной жизнью ради их ребенка? Бог сделал их богатыми. Тебя он богатым не сделал. Он даровал тебе лишь умение резцом делать камни прекрасными. А потом пришла чума, и у тебя больше не будет работы – не будет собора. И церкви в Солсбери. И никому больше не требуются стригали. И шерсть. Мы будем голодать в окружении мертвецов. Ты готов рискнуть заражением – и погибнуть. Я не могу так рисковать – я не могу оставаться с тобой.

Ребенок все еще плакал. Почувствовав тепло моего тела, он умолк и попытался найти источник молока, но, ничего не найдя, закричал с удвоенной силой. Брат потряс головой и отвернулся. Он сделал несколько шагов и повернулся, чтобы сказать что-то еще, но я опередил его:

– Ты никогда не думал, как мало сделал, чтобы заслужить царствие небесное? Даже сейчас ты думаешь только о деньгах! Неужели ты не понимаешь? Что ты за человек? Какое твое доброе дело позволит заслужить вечное блаженство? Я поклоняюсь Господу своими резцами. Я стараюсь быть хорошим мужем и отцом, хорошим братом тебе и Саймону. Но в Евангелии сказано, что Иисус бродил среди больных и умирающих – не среди здоровых. Он не боялся.

– Он был сыном Божиим!

– Но он был и человеком тоже! Разве нет? И он пришел явить нам пример! Разве нет! – Я указал на мертвецов. – Представь, что эти мужчина и женщина Иосиф и Благословенная Дева Мария на пути в Египет. А это – их младенец. Ты и тогда сказал бы, что мы должны оставить их дитя умирать?

– Если бы перед нами лежали Иосиф и Мария, а это не так, я сказал бы то же самое. Оставь их ребенка!

– Ты убил бы Христа и лишил бы сотни тысяч невинных душ вечного спасения, чтобы не рисковать собственной шкурой?! Какая жалкая трусость! Ты презрен в глазах Господа! И тебе хватает наглости заявлять мне, что я ничего не унаследовал от нашего отца?! Ради всего святого, Уильям, я знаю, что я унаследовал: его доброту! Когда он зачал меня, я унаследовал его моральную силу и любовь к соотечественникам. Я никогда не променяю эти добродетели на твою деловую сметку, твоих овец и добрых вдов. И если бы этого ребенка сейчас держал ты, а не я, я бы не отрекся от тебя так, как ты сейчас отрекаешься от меня. Я сказал бы: «Уильям, я понимаю твое призвание. Может быть, я его и не слышу, но я помогу тебе нести это бремя». И я буду помогать, несмотря ни на что – не потому что я нуждаюсь в твоей помощи сейчас, а потому что ты – мой брат. И ты всегда будешь моим братом!

И с этими словами я пустился в путь. Не успел я сделать и двадцати шагов, как услышал, что Уильям зовет меня. Я не обернулся.

Он позвал меня снова, но я продолжал идти.

Он поспешил за мной, выкликая мое имя.

В конце концов, через несколько сотен ярдов я сдался. Я повернулся и увидел, как он спешит за мной, держа в одной руке дорожную суму, а в другой что-то еще.

– Ребенок должен унаследовать деньги своего отца, – сказал он. – И ты тоже. Ребенку это понадобится.

Уильям протянул мне кошель, книжку и распятие на янтарных четках.

– Если эту чуму послал Господь, Джон, то он тебя благословит. Ты трудился над камнями дома Господнего. Твои молитвы сильнее моих. Но я не верю в то, что Бог спас это дитя, и я боюсь за тебя. Не думай, что я не люблю тебя, своего брата.

Я кивком поблагодарил его.

– Может быть, когда-нибудь ребенок это прочтет, – добавил он, опуская глаза на книгу. – И я бы мог помочь ему.

– Это было бы хорошо.

– Книга всегда стоит дорого. В Оксфорде тебе заплатили бы за нее не меньше пяти шиллингов.