– Привет, Финли! – улыбаюсь я. – Хочешь что-нибудь попить?
– У меня наушники запутались.
Он смотрит на меня серьезно, и у меня вдруг начинает щемить в груди, что очень часто случается, когда я далеко от Софии.
– Да уж, проблема нешуточная. Посмотрим, сумеем ли мы ее решить. – Ногтями я развязываю узелки на шнуре и с улыбкой возвращаю Финли наушники.
– Спасибо.
– Не за что.
Финли – единственный ребенок в бизнес-классе, хотя в первых креслах среднего ряда сидит пара с крохотным младенцем. Он плачет, словно кошка мяукает, негромко, но настойчиво, и я замечаю, как родители обмениваются обеспокоенными взглядами. Я улыбаюсь им, стараясь показать, что ничего страшного не происходит, но они озабоченно осматривают одежду малыша, будто причина его дискомфорта заключается в том, как на нем завязаны ползунки, а не в давлении, влияющем на его крохотные ушки.
Сверяюсь со списком пассажиров – Пол и Лия Талбот – и иду узнать, не нужно ли им что-нибудь. Их ребенку явно не более месяца.
– Три недели и два дня, – отвечает Лия на мой вопрос.
Она австралийка, у нее выгоревшие на солнце волосы и смуглое веснушчатое лицо. Ровные белые зубы придают ей здоровый и спортивный вид. Я сразу представляю, как они на Рождество жарят барбекю у берега моря. Может, когда-нибудь Адам, София и я поступим так же – убежим от холода в теплые, солнечные края.
– Какая прелесть! Как его зовут? – спрашиваю я, не обращая внимания на подсознание. Это привычка, вот и все. Пять лет семейной жизни. Адам совершенно четко обозначил свои приоритеты, и они не имеют отношения к жене и дочери.
– Он действительно чудо, – улыбается Лия, глядя на сына. Она старше меня, похоже, ей хорошо за сорок, но выглядит гораздо лучше. – Знакомьтесь: Лахлан Хадсон Самуэль Талбот.
– Как много имен!
– Мы не смогли определиться, – широко улыбается ее муж. Произношение у него английское, но с восходящей интонацией в конце предложений, которую так охотно перенимают живущие в Австралии экспаты.
– Вы выглядите просто потрясающе! – говорю я Лие. – Поверить не могу, что вы только после родов!
От этого комплимента она смущается, прижимаясь губами к головке младенца и вдыхая его запах. Муж обнимает ее за плечи, словно ограждая от меня, будто я сказала что-то не то.
– Если понадобится, чтобы я его взяла, а вы могли бы немного поспать, позовите меня.
– Благодарю вас.
Я отхожу от них, в груди болит так, точно я проглотила камень. Удочерение не избавило меня от горечи бесплодия, не подавило порой появляющуюся инстинктивную тягу к тугому животу или еле заметному шевелению крохотного существа внутри. София для меня все – не обязательно рожать, чтобы быть матерью, – однако это не означает, что можно без боли в сердце думать, как все могло происходить.
Мне хотелось, чтобы София в самом крайнем случае попала к нам новорожденной. Так могло сложиться. Так должно было сложиться. За ее матерью уже наблюдали, социальные службы держали ее на контроле, а более старшие дети находились под опекой. Но надо было пройти весь процесс удочерения, который отнял у нас первый год жизни Софии, а у нее – способность доверять. Этот процесс лишил нас семьи, которой мы могли бы стать.
Ни Адам, ни я не спали в ночь перед тем, как София впервые появилась у нас дома. Мы боялись что-нибудь испортить.
– А если я так никогда и не почувствую себя ее настоящим отцом?
– Почувствуешь! Непременно почувствуешь.
Я знала, что Адам нервничал – ему понадобилось больше времени, чем мне, чтобы проникнуться идеей удочерения. Но я также знала, что скоро он души в ней не будет чаять. Семьи строятся на любви, а не на генах.
Только, похоже, они с Софией так и не привязались друг к другу. Она была капризной и привередливой даже совсем младенцем, и как-то ее обуздать не удавалось никому из нас. В итоге девочка разрешила мне баюкать себя перед сном, но если Адам брал ее на руки, София напрягалась и заходилась от крика. По мере того как становилась старше, она требовала от меня все больше внимания, отстраняясь от Адама.
– Терпение, – повторяла я. – Однажды София прильнет к тебе, так что надо быть готовым.
– Выше голову, дорогуша. Может, этого и не случится.
Меня отрывает от раздумий сидящий за Талботами мужчина, вытянувший длинные ноги из-под столика с бутылочкой воды и книгой.