После того как Адам съехал, а Катя вернулась на Украину, смутное беспокойство не давало мне спать по ночам. Я забывалась тревожным сном и рывком просыпалась, когда мой телефон пищал, принимая сообщения. Адам, терзаемый угрызениями совести или чувством вины, написал мне посреди рейса:
«Прости меня.
Скучаю.
Люблю».
Потом я стала отключать в телефоне звук.
Однажды утром в нем оказалось шесть сообщений и два пропущенных вызова от Адама. Когда я кое-как спускалась вниз, одуревшая от недосыпа, экран настойчиво замигал. Вместо того чтобы включить звонок, я сбросила вызов – слабое проявление презрения, о котором точно пожалею. Внизу мне потребовалась пара секунд, чтобы учуять странный запах, распространившийся по первому этажу. Я заглянула в кухню, гадая, не оставила ли что-нибудь в духовке, но резкий химический запах больше всего ощущался в прихожей и в коридоре.
Коврик у двери был облит бензином.
В полусонном состоянии я принялась соображать, не разлила ли я что-нибудь сама перед тем, как лечь спать, или же притащила что-то с улицы. Открыла дверь, чтобы избавиться от вони, и растерянно захлопала глазами, увидев, как Адам выходит из машины и идет по дорожке к дому.
– Я пытался тебе дозвониться. Все нормально?
Вид у него был безумный, словно он спал меньше моего. Глаза нервно и тревожно бегали по сторонам, будто он что-то украл, хотя я знала, что Адам никогда этого не сделает.
– Зачем ты пытался дозвониться? – Я проснулась от свежего утреннего воздуха, отдельные фрагменты складывались в картину, которую мне хотелось видеть. – И вообще, что ты здесь делаешь?
– Мне нужно забрать кое-что из одежды.
– В семь часов утра? – Я не стала дожидаться объяснений. – Я уже в полицию звонить собиралась. Кто-то налил под дверь бензин.
Я удивилась своему спокойствию, учитывая данные обстоятельства. После того как я выгнала Адама из дома, у меня стало больше сил и уверенности, а недосып добавил отстраненности от происходящего, и я смотрела на себя будто откуда-то сверху.
– Что? – Адам диковато оглянулся по сторонам, словно злоумышленники находились где-то поблизости. – Когда? У тебя все хорошо? С Софией все нормально?
Было в нем нечто наигранное, словно он от меня что-то скрывал. Будто, внезапно поняла я, Адам вовсе не шокирован.
– Нормально. Прошлую ночь София спала со мной. Я позвоню в полицию и оставлю заявление.
– Лучше я это сделаю, все равно еду на работу. Тогда меньше шансов, что заявление отправится в корзину.
Позднее, когда София была в детском саду, я поменяла лампочку в светильнике над крыльцом и спросила тетю Мо, не видела ли та что-нибудь.
– Извините, дорогая, – ответила она. – Врач дал мне что-то, чтобы помочь заснуть, и теперь я сразу отключаюсь. Хотя… Пару недель назад по парку слонялась стайка подростков, они пытались поджечь мусорные баки. Может, это были они.
Я позвонила в полицию, чтобы передать им дополнительную информацию.
– У нас нет данных о хулиганстве по этому адресу.
– Мой муж заявил о нем сегодня утром. Сержант сыскной полиции Холбрук. Он из отдела уголовного розыска.
– Похоже, он пока этим не занимался. Вас держать в курсе?
Сразу после этого разговора я написала Адаму:
«Ты оставил заявление?»
«Да, все по форме. Не уверен, что они смогут что-нибудь сделать, но проверят известных им склонных к поджогу».
Я пристально глядела на телефон. Почему он не заявил? И почему соврал? Пришло еще одно сообщение:
«Мне было бы спокойнее, если бы я пожил дома с вами. Всего несколько дней, спать буду в гостевой комнате».
В потаенных уголках моего сознания начала зарождаться мысль. А может, это Адам налил под дверь бензин, сделав жалкую попытку заставить меня принять его обратно? Вообразил себя этаким рыцарем в сверкающих доспехах?
«У нас все нормально», – ответила я. Я не испугалась. Адам, может, и идиот, но не психопат.
– Вам всем нужно было немного поспать, – говорит Эрик, когда мы выходим из отсека для отдыха и спускаемся в салон по крутой винтовой лесенке. – До следующей пересменки еще очень долго.
– Спасибо, папа, – бормочет кто-то наверху. Слышится сдержанное хихиканье.
Эрик прав, надо было поспать, но болтовня девчонок отвлекала меня от навязчивого вопроса, как шприц-тюбик оказался на борту самолета. А вдруг за этим стоит Адам? Пытается заставить меня чувствовать себя виноватой в том, что я оставила Софию? Или надеется, что я так забеспокоюсь, что мне понадобится его поддержка? Может, это, как бензин, какой-то извращенный способ выставить себя моим рыцарем в сверкающих доспехах?
Те, с кем я работаю, ни при чем, это я точно знаю. Тут все иначе, чем у Адама с напарниками – они сотрудничают много лет и знают, что можно, а что нельзя. Я же каждую смену работаю с новыми людьми. Кто разыгрывает незнакомых людей?