— Редкое, — я киваю, непроизвольно ведя лицом по его рубашке. — Красивое.
Я решаюсь и запрокидываю голову. Смотрю на него.
Мгновение правды.
Он, свет, и моя близость.
Я забываю обо всех установках, которые давала себе, пытаясь подготовиться… Нет, к этому невозможно подготовиться. Я инстинктивно тяну к нему ладонь, желая то ли утешить его боль, то ли убедиться, что это не мираж. Жестокий бесчеловечный мираж.
С ним сделали страшное.
Изувечили и оставили глубокие шрамы.
Он отклоняет голову в первое мгновение, не давая мне коснуться его левой щеки, но я не отступаю. Я чувствую, как он внимательно смотрит на меня, буквально ловит каждое шевеление в моих глазах, каждый оттенок реакции и полутон эмоций. Нет ни одного шанса что-то спрятать или попробовать изобразить другое, мне и не нужно.
Разве есть правильная реакция?
Я обычная девушка и у меня на глазах выступают слезы. Как бывает, когда видишь ужасную несправедливость и, что самое тяжелое, непоправимость. На его внешность накладываются его слова, что он был в горящей машине, что он не случайно оказался в ней, а его специально закрыли и подожгли.
— Противно? — спрашивает он, когда я провожу пальцами по его израненной коже.
Ожоги зажили, оставив после себя шрамы на левой стороне. Если смотреть только на правую, то можно понять, как он выглядел до трагедии. Я попала в точку, когда назвала его красоту северной. Он суровый, мощный, с отточенными камнем и льдом чертами. Темно-русые волосы коротко подстрижены и кажется, что об них можно поцарапать пальцы. Глаза серые и глубокие, со вспышками аквамарина на радужке. А волевая линия подбородка выведена до совершенства.
— Противно? — я переспрашиваю у него, впервые погружаясь в его глаза без под страховочных канатов в виде выключенных ламп. — Ты так много времени провел в закрытом доме, что забыл, что значат слезы?
Я обхватываю его ладонь, которая по-прежнему лежит на моих волосах, и позволяю ему легонько коснуться своего лица. Я собираю выступившие слезы его огрубевшими подушечками и слышу, как его дыхание меняет мелодию. Во второй раз. Теперь она замедляется и теряет ровный строй.
— Значит жалость? — он упорствует.
— Значит сочувствие.
Я провожу ладонью по его волосам, ведя от лба к затылку, и понимаю, что зря боялась поцарапаться. Они жесткие, но даже моя нежная кожа справляется. Я повторяю жест, веселясь, за что тут же получаю рык в свой адрес. Он встряхивает головой с недовольной усмешкой, не давая играться с собой, как с послушным котенком, и все-таки отклоняется от меня подальше. Хотя продолжает смотреть с жарким напором, из-за чего мои мысли то и дело сбиваются и я слышу пока еще полустертый разговор наших тел. Мужского и женского, который становится только отчетливее несмотря на включенный свет.
— Почему ты молчишь? Ты ничего не говоришь о моей внешности.
— Я видел тебя прежде.
— Да, точно, — я прикрываю глаза из-за собственной оплошности. — Я забыла, что на меня свет попадал и раньше.
Я не произношу вопрос вслух, но думаю о причинах. Поэтому он задержал меня в доме? Я понравилась ему?
— Я же говорил, что ты красивая.
— Разве?
— Уверен, что да.
— Ты молчун по натуре, — я качаю головой, не доверяя его уверенности. — И скрытный.
— Илларионов.
— Что?
— Моя фамилия.
Я смеюсь, прикрываю рот ладонью.
— Что? — он вскидывает брови, изображая оскорбленное удивление. — Тебе не нравится моя фамилия? Не знал, что она вызывает смех.
Я улыбаюсь, думая о том, что надо будет как-нибудь вновь его назвать “скрытным” и выведать еще один факт из его биографии. Вдруг этот фокус сработает во второй раз?
Потом я думаю о том, что Марина была бы рада услышать нас смех. Как росток жизни, который она так долго ждала. Я всего пару дней назад ошеломленно выслушивала ее надежду на меня, как на девушку, которой может заинтересоваться ее брат, а теперь сижу в его руках. И даже без тени смущения, без желания вырваться и попробовать для начала назначить хоть одно нормальное свидание.
С другой стороны, как здесь устроить такое свидание? Хоть одно мгновение нашего знакомства было нормальным?
— Когсворт сказал, что у тебя опять забрали телефон.
— Да, выкинули.
— Тебе дадут другой. Но перед звонками нужно поговорить с охраной.
— Мера предосторожности, — я киваю. — Ты же справишься?
Макар хмурится.
— С ним, — уточняю. — С Баровым.
— У меня нет выбора. Был момент, когда я сам хотел сдохнуть из-за того, что натворил, но этот момент остался в прошлом.
Глава 17
Утром я спускаюсь на первый этаж позже Марины. Она смотрит на меня с легким укором, не веря, что я дала ей вчера заснуть и не поговорить с врачом. Но злится она без огонька, конец света из-за этого не наступил и спорить ей не с руки. Зато она выглядит отдохнувшей и даже помолодевшей, словно провела время не в кровати, а в спа-салоне. Причем с абонементом на кучу новомодных процедур.
— Доброе утро, Марина, — я всем видом показываю, что не понимаю грозных намеков, и прохожу к чайнику.
— Только такой, — Марина хмурится. — Электрический обещали завтра привезти, кофемашины тоже нет.