— Надеюсь, увидев твою слабость… дети Ордена сами вправят мозги своему вожаку… или займут его место, — голос отца такой ледяной, что Рейву кажется, будто он его не узнаёт. — Мне жаль. Искренне. Я поставил на тебя всё.
Тело мелко сотрясается, невероятно хочется пить. В висках стучит. Невыносимые ощущения.
Отец поднимает руку, и Рейв ожидает нового удара, после которого сознание, наконец, просто сдастся.
Где-то вдали слышится пронзительное пение, тоскливое, очень знакомое даже не ушам, а самой душе. В груди начинает колотиться, как мотор, сердце и жарко греет, незнакомое до того, зерно надежды и нежности.
Стэрн отворачивается, смотрит туда, откуда звучала песнь Сирены. Усмехается.
— Твоя девка, кажется, тут. Познакомишь нас? — отец склоняется к сыну. — Неужели почувствовала опасность и вышла из дома в комендантский час?.. Когда на улицах Бовале дети Ордена? Где твои друзья, сынок? Уже ищут её?
Рейв старается даже не моргать, чтобы не провоцировать вошедшего в раж родителя.
— Ну раз она уже спешит на помощь… — он разводит руками. — Увидимся через неделю на Осеннем Балу.
Он склоняется, улыбается. И исчезает.
Рейв откидывает голову на борт лодки и смотрит в небо слезящимися от вспышек боли глазами. Отходняки после таких сильных ударов неизбежны, это даже хуже чем то, что происходит, если вовремя не выпить таблетку. Бесчеловечно причинять такую боль, её просто невозможно вынести. Рейву нужен допинг и избавиться от браслетов, иначе отсюда просто не выбраться. Вплавь — нереально. Летать он, увы, не умеет. А магии у него нет.
Плеск вдалеке, розовый свет по поверхности воды. Рейв не может так повернуть голову, чтобы рассмотреть, что происходит. Он просто уверен, что
Почему, и с каких пор он так ждёт
—
Впервые Рейв слышит её по-сиреньи, и это чертовски смешно, ведь он понимает слова. Он смеётся от того, как всё абсурдно. Отец его ненавидит, ну конечно! А девчонка-сирена мчится спасать. Или она тут случайно?
—
—
От качки у Рейва идёт кругом голова, и он жмурится, издаёт глухой болезненный стон.
— Р-р-р-р! — трещит сирена. — Нет! Нет, я сказала!
— Почему я, мать твою, понимаю каждое твоё слово. За что мне это, а, Масон?
Глава двадцать седьмая. Песня
Она совершенно на себя не похожа. Черты лица острее, кожа прозрачнее. Глаза совсем чёрные, а волосы розовые, как черничный лимонад. У неё очень тонкие гибкие руки.
—
Пухлые губы изгибаются в болезненной усмешке.
У этой Брайт совсем нет милых щёк, зато есть чётко очерченные скулы. Глаза кажутся намного больше, ресницы длиннее.
Рейв продирается сквозь пелену собственных ощущений и чувствует её стыд, неловкость — ей неловко, что он видит её
— Нет, — выдыхает Рейв. — Мне больно.
—
И даже один только её голос как будто помогает.
Брайт подтягивается на руках и соскальзывает в лодку. Рейв, не отрываясь, следит за её странно-гибким телом.
Она не обнажена, на ней какая-то невесомая субстанция из молочно-белой тонкой вуали, но каждый изгиб тела виден, и это навсегда должно остаться у него в памяти. Он даже уверен, что так и будет.
—
— Нет. Ты красивая.
Она как будто не обращает на это внимание, но по новой Брайт вообще трудно что-либо понять. Она не похожа на человека, и Рейв может думать о ней только как о потусторонней почти божественной сущности, которая почему-то решила до него снизойти.
Но в груди новое чувство. Смущение. И Рейв уверен, что сердце Сирены забилось быстрее.
Это слишком приятно, чтобы не заболеть желанием повторить эксперимент.
Вот так вдруг приходит осознание — она девчонка! Девчонки любят комплименты. Получается, теперь можно просто взять и засмущать её, заставить её щёки покраснеть, заставить её смутиться.
—
— Очень.
— Да, — он жмёт плечами. — Живи теперь с этим.
И сил хватает-таки на кривую усмешку.
Она будто просит разрешение, а Рейв не сразу понимает почему. Конечно! Конечно, можно коснуться!