Заложницы вождя

— Ты помнишь любимую поговорку? — вскинулся Каримов. — Очень приятная неожиданность. А почему ты ее запомнила? — Он переступил с ноги на ногу, шинель так и осталась висеть на одном плече. — Если рассуждать логично, «твой глаз упал на Каримова». И правильно. Мудрые учат: «Добро порождает добро». — Каримов провел обеими ладонями по щекам, сверху вниз, будто воздавая хвалу высшим силам. Потом надел шинель, застегнул крючки. — Бери любую еду в шкафу, кушай, пей, потом… бай-бай. В большой комнате увидишь две кровати, ты ложись на малой кровати, там перина пуховая, тоже американская. А меня заждались, служба. Каримов махнул Эльзе перчаткой из черной блестящей кожи, вышел, захлопнув за собой дверь…

Эльза осталась одна в коридоре. Посидела на табурете, со страхом и благоговением разглядывала лепнину на потолке, нежно-голубые обои. Поначалу все в девушке было обострено, но на смену возбуждению пришло отупение. Слишком резким оказался переход от тьмы к свету. «Уж не приснилось ли мне все это?» — подумала Эльза. Нет, мирно тикали часы в коричневом дубовом футляре, призывно белела дверь, ведущая в кухню. Немного освоясь, Эльза почувствовала сильный голод. Осмелела, осторожно вошла в чисто прибранную кухню, дотронулась до полированного стола, потом прошла к холодильному шкафу. На красной медной ручке четко выделялись буквы на английском языке. Долго не решалась потянуть ручку на себя, в конце концов голод пересилил страх. Да и она опасалась подвоха. Здесь, в Сибири, все ей казалось призрачным, обманчивым, казалось бы, очевидные события вдруг оборачивались совсем неожиданной стороной, зло и добро как бы соревновались друг с другом, и — Эльза Эренрайх находилась в центре этого странного круговорота.

«Хозяин ведь разрешил мне поесть, — успокаивала себя, — ничего не произойдет страшного, если я возьму кусочек хлеба, вскипячу чай». Собравшись с духом, она потянула на себя ручку дверцы холодильного ящика и… застыла в изумлении. Одинаковые розовые пакетики стояли на полках ровными рядочками. Эльза с опаской взяла один пакетик, развернула его. Боже мой! Перед ней лежала нарезанная ровными ломтиками красная рыба. Когда-то отец ловил на Волге осетров. Вечером вся семья угощалась необыкновенно вкусной ухой, но красной рыбы видеть ей не доводилось. Все, что она видела, никак не укладывалось в сознание, мало походило на реальность. Шла страшная война, от холода пухли люди, мерли, как осенние мухи, вырывали друг у друга кусок хлеба, дрались за каждую мороженую картофелину, а холодильный шкаф в доме Каримова буквально ломился от пакетов с колбасой, рыбой, копченой телятиной, здесь же зазывно, маняще яркими наклейками, стояли консервные банки. Эльза сглотнула слюну. Чувствовала, как силы покидают ее, подумала: «если сейчас, сию минуту она не съест хоть кусочек хлеба, потеряет сознание. Очень осторожно, авось хозяин не заметит, отщипнула отслоившийся от окорока жирок, давясь, проглотила, и чтобы избавиться от искуса, стала лихорадочно заталкивать продукты в холодильный шкаф, захлопнула податливую дверцу и обессиленно откинулась спиной к стене…

«КРАСНЫЙ ЛАТЫШСКИЙ СТРЕЛОК»

Разговор начальника Новосибирского НКВД полковника Калныша с капитаном Кушаком был не совсем обычным. Проходил не в управлении, а на конспиративной квартире, в крохотной избушке бакенщика, на берегу полноводной Оби. Бакенщик был секретным осведомителем НКВД с давних пор. Из окон было видно, как по мосту едва ли не каждые пять минут проходили железнодорожные составы — «товарняки» с военными грузами, «передачи», так называли здесь пригородные поезда, которые перевозили работяг с левого берега на правый и обратно.

— Разговор у нас будет серьезным, — полковник Калныш в душе не был уверен, что поступает по совести, но иного выхода не видел. Из всех «красных латышских стрелков», во время революции охранявших Ленина, оставался он один, остальные …Калныш отмахнулся от внезапных воспоминаний, как от назойливой мухи. — Там, — он поднял указательный палец вверх, — требуют ужесточить содержание «немецкого десанта», обвиняют нас в мягкотелости.

— Они правы или…

— Безусловно, мы, профессионалы-чекисты, занимаемся несвойственной нам деятельностью, выполняем чисто конвойные функции.

— И я о том думаю, — с готовностью подхватил Кушак, — мы, как журналисты, должны быть не только коллективными пропагандистами идей, но и организаторами, вскрывать нарывы лучше хирургическим путем. — Настороженно взглянул в глаза старого чекиста.

— С вами, Кушак, приятно работать, я только подумал, а вы… — Калнышу и впрямь было трудно сказать то, что удалось легко капитану Кушаку. Да, он, Имар Иванович Калныш, был готов нещадно карать врагов, но не по звонку из центра, а по революционной совести. И чтобы оправдать себя, добавил: «На фронте отмечены случаи саботажа, не всегда взрываются реактивные снаряды с секретной меткой нашего комбината».

— Не может быть! — вскинулся капитан Кушак. — Хотя чем черт не шутит, когда Бог спит.