В другой раз, в одежде бедного мужика он входил в магазин ювелира, держа в руках лукошко с яйцами или бочонок с сельдями, и требовал какую-нибудь дорогостоющую бриллиантовую вещь.
Ювелир после долгих споров нехотя показывал требуемую вещь, недоверчиво оглядывая странного покупателя. Затем из витрины вынималась ещё более ценная вещь, и надо было видеть изумление бриллиантщика, что за неё тотчас же следовала расплата, не торгуясь, чистым золотом.
Обыкновенно же К[усовник]ов разгуливал по улицам Петербурга в своем ополченском мундире времен первой милиции. За ним по пятам ходил его выездной лакей с чулком в руках и усердно вязал. Иногда за ним следовал конторщик с пером, чернильницей и счетами под мышкой: К[усовник]ов занимался по смерть казенными подрядами и откупами. Нередко где-нибудь на углу барин останавливался и конторщик записывал какой-нибудь расчет, пришедший откупщику в голову, и озабоченно щелкал костяшками по счетам, выводя итог будущего тысячного предприятия.
Редкий из петербургских жителей не знал этого добродушного, остроумного и приветливого человека - в свое время храброго воина и сердобольного гражданина, оставившего добрую по себе память в сердцах тех, которые имели к нему какое-либо отношение. К[усовник]ов любил правду и шутку; беседы, как на улицах, рынке и в лавках, так и в гостиных высшего общества, в коих он часто появлялся по своему положению, всегда оживлялись весельем и его любезностью.
В первой четверти текущего столетия на стогнах столицы часто попадался малороссийский богатый помещик по фамилии Ш[ир]ай[198]
, большой оригинал. Ходил он в холстинном сюртуке с анненской звездой, человек был очень умный, но большой кляузник. Он проживал в столице лишь для того, чтобы, бывая у своих высокопоставленных земляков, Трощинского и Кочубея, в смешном виде рассказывать о делах малороссийских губернаторов, которых он сильно недолюбливал. Его все страшно боялись: старик был очень зол на язык. При Екатерине он служил в почтовом ведомстве, затем был долго губернским полтавским предводителем. При императоре Павле I он добивался места малороссийского генерал-губернатора и подавал ему прошение, где рекомендовал себя человеком, хорошо знающим народ малороссийский. На это ему император ответил, что «достижение в империи высших почестей позволительно всякому, и желание ваше быть малороссийским генерал-губернатором похвально; но для сего мало одного вашего желания, необходима к этому и моя воля, а я вам её не соизволяю». Ш[ир]ай ходил по улицам всегда с большою свитой мелкопоместных дворян, которые у него исполняли разные домашние должности: один носил за ним трубку, другой кисет с табаком и т.д.Он под конец своей жизни был переименован в генерал-майоры императором Александром I и после долго был предводителем, когда и давал роскошные балы и обеды, на которые являлся по обыкновению в холстинном или нанковом сюртуке с анненской звездой. Получение этой награды он захотел увековечить, и в родовой вотчине выстроил великолепный дворец, долженствовавший из роду в род свидетельствовать перед потомками о чести, которой некогда удостоился его строитель. Дворец сооружен был в форме анненского креста: в средине его - круглый зал, наподобие круга, имеющегося в средине анненского креста, а на куполе - изваяние св. Анны, соответствующее такому же изображению на кресте[199]
.Неизвестно, умер ли почтенный кавалер в этом кавалерственном замке, хотя предание и говорит, что он скончался чуть ли не ста лет от роду. Но известно, что наследство его, странствуя по боковым и женским коленам, сопряженным с сим знатного рода умалением, попало, наконец, течением обстоятельств в руки новоявленного болярина от сахарной коммерции.
Такова уж, видно, рука исторической Немезиды. Участь орденообразного замка вышла тоже довольно плачевна. Тронутый зубом всесокрушающего времени, замок оказался подлежащим ремонту на основании правил купеческой эстетики. Стоявшее на куполе изваяние св. Анны до того пришло в ветхость, что требовалось заменить его новым. Предприниматель обратился к одному киевскому зодчему, и тот за приличный гонорар водрузил сюда тройку лошадей, до которых новый владелец был большой охотник.
В двадцатых годах в Петербурге существовали кружки весельчаков и проказников, преимущественно из гвардейских офицеров, деятельность которых состояла в том, чтобы всячески потешаться над уличными зеваками. Общество было довольно хорошо организовано и имело даже свой ритуал вроде масонских лож. Заседания происходили попеременно у членов - сходки назначались на рынках и улицах, где, словом, было много народа. По большей части проказы их состояли из распускания разных невероятных слухов. Чем нелепее был слух, тем скорее распространялся он по городу.
Трудно перечесть все чудеса и создания их фантазии. Ходили эти шутники всегда попарно, нередко целым обществом, и, сочинив новость, разглашатели шли в разные концы города, останавливались на углах улиц, смотрели на дома и тем привлекали бездну зевак. Вот какие распространяли они слухи.