Замечательные чудаки и оригиналы

Мичман Кр[опот]ов наконец был принят на службу после прошения, поданного им министру военно-сухопутных сил Вязмитинову. Вот это прошение: «Целые шесть месяцев капитан N бомбардировал в укрепление моего поведения начиненными злословием его протестами. Я, по возможности, отпаливался добрыми аттестатами прошедшей девятилетней службы моей; но, наконец, он выбил меня из моих ретраншаментов, и я по необходимости ретировался в отставку, в намерении в столице сделать новые укрепления, но ужасная бедность атакует меня на каждом шагу. Я отпаливался от сановников, пока не вышел весь порох терпения. Я скорым маршем отправился на биваки в вашу прихожую, в надежде получить сикурс великодушного благоволения. Страшный мой неприятель - голод штурмует в моем тощем желудке и, предчувствуя свою скорую победу, кричит «ура!» Если вы не подадите мне скорой помощи, то отчаяние примет меня в штыки…»

В сороковых годах в Петербурге проживал очень богатый иногородний купец Н-в. Он лет шесть был золотопромышленником. Когда открылась в Сибири так называемая «золотая лихорадка» на Олекме, его поиски так были счастливы, что в пять-шесть лет он сделался миллионером. По приезде с приисков в Петербург он зажил по-барски. Дом его по изобилию всего просто поражал посетителя. Балы его напоминали нечто сказочное: ещё далеко до его дома виден был свет от его палат, а у подъезда стояла целая праздничная иллюминация. Сам хозяин встречал гостей в передней и подносил каждой из дам по роскошному букету из камелий или других редких цветов. Все комнаты этого богача убирались и уставлялись цветами и деревьями, несмотря на зимнее время: здесь были в цвету бульденежи, сирени, акации, розы и другие цветы не по времени. Освещение в комнатах было тоже поразительное: всюду горели карсельские лампы в таком количестве, что температура в комнатах была чисто тропическая. Аромат в комнатах был тоже редкий, точно на какой-нибудь парфюмерной фабрике, и для того, чтобы запах держался долго, на шкафах и под диванами всюду лежали благовонные товары, мыла, саше, пудра и т. д. На одно куренье комнат у него выходило духов в вечер около полупуда. Мало того, что комнаты его представляли нечто вроде тропических садов, вдобавок сады эти были оживлены пернатыми. Здесь с куста на куст порхали ручные птицы, которые садились на плечи дам и пели громогласные свои песни. Возле залы была устроена большая уборная для прекрасного пола. В ней все высокие стены были зеркальные, кругом стояли столы, на которых лежало все, чего душе было угодно - перчатки, башмаки, духи, помада, мыло, фиксатуар, шпильки в коробках, булавки, различные щетки, губки, и все это дамы брали у него даром. Но единственно, что было невыносимо в этих апартаментах, это духота. Последняя происходила от ламп, которые своим светом превращали ночь в день, Этому, впрочем, хозяин очень радовался - гостям ужасно хотелось пить. И амфитрион только и делал, что ходил по комнатам и кричал официантам: «Принеси гостям напиться!» Но напиться воды здесь было нельзя. Хозяин говорил, что «у нас воды и в заводе нет, а шампанского сколько угодно». Дамам, впрочем, было разрешено подавать ананасное прохладительное. Интересным к концу такого вечера был и ужин, состоявший из бесконечного количества блюд.

Любопытны выходили и денные приемы этого золотопромышленника. Хозяин сидел в своем кабинете в мягких вольтеровских креслах, в халате из китайского атласа чуть не в три пальца толщины светло-зелёного цвета с золотыми фигурами. Такой халат стоил тысячи три, по крайней мере. Мебель в его кабинете представляла ценность тоже немалую: что ни вещь, то золотая или серебряная, сигары гостям предлагались лучшие гаванские и величиною чуть не в пол-аршина; дорогая мадера, так называемая «ягодная», ост-индская, в больших графинах стояла на столе. В углу помещался накрытый стол с разными закусками, салфеточной икрой, балыками и другими съестными деликатесами.