Замедленное падение (СИ)

— Ну и чего вы от меня хотите? — выдохнул Пауль, кривясь то ли в сардонической улыбке, то ли в гримасе боли. — Зачем я вам? Чего вам надо? — последние слова он выкрикнул, резко разворачиваясь на пятках и бросаясь бежать в обратном направлении.

Сто шагов. Стоп. Обернуться. Вот он, чёртов свитер, никуда не делся. Лежит, злорадно ухмыляясь, посреди пыльного красно-коричневого коридора.

— Чёрт тебя дери! — заорал Пауль и изо всех сил наподдал ногой по ни в чём не повинной тряпке. Свитер отлетел к стене, а Пауль плюхнулся на его место на колени и жалобно застонал.

Сознание затопила паника, густая и обжигающая, как раскалённое масло. Пауль содрал с лица маску и очки, сдёрнул перчатки и обхватил руками голову. Раскачиваясь, как в приступе боли, он тихонько мычал сквозь стиснутые зубы и пытался ухватить за скользкий хвост последние остатки самообладания.

«Пропал… Не вернуться… А как там они… Как там Айви… Адам, сопляк… Он один её не вытащит…»

«Так. Стоп. Успокоиться. Как это не вытащит? А кто разогнал крыс, когда ты, могучий храбрый лучевик, стоял как статуя и только что в штаны не напустил?»

«Но Идри же не вселяется в него по заказу. В другой раз может и не прийти на помощь…».

«Не тебе судить, паникёр чёртов. Адаму виднее, что там у него за отношения с папашей. Да и сама Айви Незримым не чужая…».

Так. Пауль отнял руки от лица и глубоко вздохнул. Задержал дыхание и медленно выдохнул. И снова вдохнул — резко и со всхлипом.

Он вспомнил! Вспомнил, почему и как он ушёл от группы.

Он дико обозлился на этих «чёртовых эордианских выродков» за то, что они якобы скрывали от него истинные причины своего стремления в Катакомбы. А он, значит, поймал их на вранье…

Пауль застонал и бессильно плюхнулся на задницу.

Он. Поймал. Их. На вранье.

Он запрокинул голову и засмеялся, срываясь на вой.

2004 год. За месяц до смерти семьи Пауля

— Ты куда? Элизабет, я с кем разговариваю?! Стой!

— Мам…

— Что «мам»? Куда собралась на ночь глядя, спрашиваю?

Ильса стоит у двери, положив одну руку на кованую ручку, а второй сжимая какой-то свёрток. Всё тело её напряжено, будто она опасается, что мать сейчас выберется из продавленного кресла и бросится за ней.

— Что в руке? — мать тяжело дышит, пытаясь выпутаться из складок рваного одеяла. Ильса быстро взглядывает на неё и снова отворачивается. — Отвечай, чертовка! — голос пожилой женщины срывается на визг.

— Мам? — из своей комнаты высовывается Пауль. В гостиной горит лампа, и он щурится после темноты своей спальни с плотно занавешенными окнами. Силуэт сестры у двери кажется непроницаемо-чёрным.

— Уйди! — шипит на него мать. — Скройся!

— Да в чём дело-то? — Пауль, естественно, не слушается приказа и выходит в гостиную. Останавливается посреди вытертого малинового ковра и растерянно переводит взгляд с сестры на мать. — Чего ты орёшь-то на неё? Ей уже не шестнадцать, хочет уйти на ночь глядя — пусть идёт…

— Ты погляди, что она с собой взяла! — визжит мать, наконец отбрасывая одеяло и тяжело поднимаясь на ноги. Делает шаг к дочери, та отступает, прижимая к себе таинственный свёрток.

— А что это такое-то? — Пауль всё не может сообразить, в чём суть конфликта. Сестра что-то похищает у мамы? Выносит из дома какие-то ценности?

— Незачем тебе знать, — шипит мать, боком-боком подбираясь к Ильсе. Та дёргает ручку вниз и выскакивает на лестничную площадку. Мать с криком бросается за ней, но налетает на захлопнувшуюся дверь и бессильно молотит по ней руками с узловатыми пальцами и пергаментно-сухой кожей.

Пауль перехватывает запястья матери, разворачивает её к себе.

— Ну-ка тихо. Сядь, — он осторожно ведёт её назад к креслу. У Гертруды пару месяцев был инсульт, и такие волнения ей точно ни к чему. Усадив мать и закутав ей ноги одеялом, Пауль садится перед креслом на корточки, берёт худые кисти матери в руки и легонько сжимает. — Ну что такое-то? Расскажи, а то, может, мне пойти догнать её?

Гертруда выпрямляется, в глазах её ненадолго загорается давно потухший зелёный огонь.

— Нет уж, Полли, — горестно вздыхает она. — Если уж дочь Арнольда Ланге что-то вбила себе в голову, никто её не остановит…

Пауль медленно поднимается на ноги.

Арнольд Ланге.

Пакет из коричневой крафт-бумаги.

Шкатулка, всегда запертая на ключ, у маминого изголовья.

Почему ни он, ни сестра ни разу не слышали настоящего имени своего отца?

— Она стащила какие-то документы? — хрипло спрашивает он.

— Да, сынок, — голос Гертруды звучит как звон треснувшего медного колокола — тревожно и мёртво. — Она нашла ваши метрики. И пошла с ними в Церковь. Считает, что они что-то нам… То есть вам ещё должны.

— Церковь? — Пауль снова опускается на плешивый ковёр. — А причём тут Церковь? Мама… Мам?..