Замело тебя снегом, Россия

Прошло десять минут, двадцать. Человек всё сидел за рулем и смотрел. Наконец, нервы мои не выдержали. Я вышел на крыльцо и окликнул его. Это был русский, но почему-то он упорно говорил со мной на плохом английском языке. На предложение войти внутрь он кивнул головой, потом долго и тщательно вытирал ноги и, наконец, с опаской открыл дверь… Ходил из комнаты в комнату, постукивал в стены, открывал шкафы, — всё делалось серьезно и деловито. Добравшись до кухни он вдруг сказал:

— Китчен нот мадерн!

Тут уж я не выдержал и, перейдя с английского на язык родных осин, спросил:

— А зачем вам, собственно, «модерн»? Вы посмотрите на себя, — вы сами «модерн»? Вам на вид лет шестьдесят, а дому только тридцать. Стало быть, он в два раза моложе вас.

Покупатель посмотрел на меня, обиделся и тихонько вышел. Сделка не состоялась.

А другой, вероятно из той же категории, позвонил и справился о цене. И когда я назвал довольно скромную цифру он хладнокровно сказал:

— Ну, держите для себя!

И повесил трубку… Бывало иначе. В Нью-Йорке на квартиру к нам явился старичок, справился о цене и сразу вынул задаток.

— Да вы дом видели?

— Нет. По описанию подходит.

— По описанию покупать нельзя.

— Если вам подходил, — значит и нам подойдет.

Задатка я не взял, но мы условились, что он приедет посмотреть в Лэйквуд. Так он, конечно, и не приехал.

Явилась однажды семья: муж, жена и мамаша… Я знал, что семья эта живет в более чем скромной квартирке, и молодым людям дом, как будто, понравился. Но мамаша была неумолима. Осматривала, сокрушенно качала головой и, под конец, выйдя на улицу, сказала:

— А ведь домик-то оседает.

Признаюсь, я не на шутку испугался, — к этому времени у меня уже выработалась психология затравленного зверя. Построен дом три десятка лет назад, крепко стоит на фундаменте, но вдруг мамаша что-то заметила, ускользнувшее от моего внимания.

— Где оседает? — спросил я с легкой дрожью в голосе.

— Да уж оседает, — уклончиво ответила мамаша. — Меня не обманете.

После этого случая я начал страшно бояться новых покупателей. Опытный психиатр без труда обнаружил бы у меня наличие «инфериорити комплекс». Мне начало казаться, что живем мы в каком-то убогом сарае, который постепенно оседает и который рано или поздно поглотят зыбучие пески. И, может быть, ванная, кухня, гараж и гостиная никуда не годятся, следует немедленно переменить окна и двери, поставить новую систему отопления, заменить обои на стенах, абажуры на лампах и пристроить второй этаж под спальни для моих несуществующих детей?.. Вечером пришел подвыпивший человек, стал в дверях и спросил:

— Господин Седых, вы меня узнаете?

— Нет, — ответил я после минутного раздумья. — Не узнаю.

— Правильно, — подтвердил посетитель. — Мы никогда с вами и не встречались.

И, с места в карьер:

— Что с домом даете?

— Позвольте, вы ведь даже дома не видели и цены не знаете, а уже спрашиваете, что я даю в придачу!

— Цена обыкновенная, — сказал покупатель. Низкая. И плачу я наличными. Помещение подходящее. А вы лучше скажите, что даете в придачу…

Я предложил аппарат для охлаждения воздуха, какие-то садовые инструменты и старые кастрюли. Всё ему было мало. Он требовал хрустальную люстру, драпри на окнах, машину для стрижки травы и еще утверждал, что я страшно «зажимаю»… После этого посетителя я весь день ходил с холодным компрессом на голове, глотал аспирин и всё прикидывал в уме:

— Может следовало предложить ему еще стиральную машину и полное собрание моих сочинений?

Приходили встревоженные соседи. Мари Кола спрашивала:

— Ну, что, продали? Нет? Ну, слава Богу! Значит еще поживете с нами вместе.

Соседи замечательные, — и Мари Кола, и Наташа, и Машенька, и Александр Александрович (скороговоркой Сансанч), и рыболов Юрий, но в вопросе о продаже дома они проявляли совершенно бесстыжий эгоизм и открыто радовались нашим неудачам. В виде репрессий мы стали подавать к чаю какое-то старое, захудалое печенье, но и это на них не действовало, — они крепко верили в лучшее будущее и в то, что продажа не состоится.

Этот период нашей жизни, еще совсем недавний, теперь представляется мне в каком-то тумане, из которого время от времени выплывают лица покупателей, строго вопрошающие:

— А термитов в доме нету? Крыша протекает? А как с мышами у вас обстоит дело? Есть, небось, мышки?

В один из таких дней я лежал в шезлонге в состоянии полной прострации, когда к дому подъехали два земляка и спросили, можно ли посмотреть? Я пригласил их внутрь и поплелся вслед за покупателями с покорным видом быка, которого ведут на убой. Собственно, в этот момент я уже был глубоко убежден, что дом никогда продан не будет и что до скончания веков и гласа трубного я буду показывать его посетителям и выслушивать их критические замечания… Но эти посетители почему-то никаких замечаний не делали, ничего не критиковали, спросили о цене и ушли, пообещав дать мне знать. Я проводил их безразличным взглядом и снова впал в полубессознательное состояние.