Замена

— А вы чего застыли? — Обратилась прекрасная незнакомка к четверке людей в черном, топтавшихся чуть поодаль на Старой Каменной дороге. — Вы знаете этого человека?

Немного подумав, самый смелый из четырех, тот, кто ещё вчера, сидя на столе Гровеля, обещал купцу вернуться, ответил:

— Да, госпожа. Это Ганс Гровель, купец.

— Вот как? Может быть, вы знаете, где он живет?

— Да, госпожа. Его новый дом на Тевьенском тракте.

— Чудесно! — Красавица отступила от Хорста на шаг, достала из рукава серебряную монету, бросила её к ногам хромого. — Тогда дождитесь лекаря и когда он осмотрит беднягу, отнесите этого…

— Гровеля, госпожа.

— Да, верно, Гровеля. Так вот, отнесите его домой. А я помолюсь за его здоровье. Потом. — Она повернулась и стала удаляться от Хорста.

Он замычал что-то невыразимо-тоскливое, протестуя против такого исхода случайной встречи, попытался подняться на ноги, но не удержался и снова рухнул на булыжную мостовую. А красавица, ни разу не оглянувшись, продолжила свой путь. Хорст ещё видел, как она встретилась с отосланной за лекарем Анной, о чем-то спросила служанку, та стала что-то рассказывать, энергично жестикулируя, как обычно делают уроженцы Оша, и вскоре они обе скрылись за поворотом.

И вот теперь на Хорста по-настоящему навалилась тоска, смешанная с перебродившим соком виноградной лозы и болью от многочисленных ушибов. Он по-мальчишески обиженно несколько раз шмыгнул носом и злобно стукнул кулаком о каменную дорогу, отчего стало ещё больнее, но и как-то спокойнее.

Спустя недолгое время появился вызванный Анной лекарь. Был он стар — но, впрочем, кто и когда видел молодого врачевателя, да ещё и в столице? На лице его красовался длинный острый нос, а оттопыренные в стороны мохнатые уши красноречиво свидетельствовали о немалой мудрости их обладателя. В больших голубых глазах плескалось не утраченное с годами неуёмное любопытство. Первым делом он удостоверился, что болезный жив и помирать в ближайшее время не собирается. Перебросившись парой фраз с хромым соглядатаем, лекарь выяснил, кого ему предстоит лечить, и где живет сей достойный господин. Потом представился купцу мэтром Бурвилем, быстро осмотрел стонущего Хорста, пару раз больно сдавил своими тонкими и сильными пальцами бока бедняги и, поднявшись, обратился к слугам менял:

— Домой его отнесите. И пусть пару дней полежит. К синякам стоит прикладывать что-то холодное. Медом хорошо помазать — там, где болит. Пиявок поставить — тоже не повредит. Пусть попьет настойку ореховую. Только не много. И покой, покой, покой. Побольше питья, можно даже пива. Я зайду на днях, посмотрю его ещё раз, да кровь пущу. И плату взять нужно будет.

С этими словами он откланялся присутствующим, а их к этому времени собралась приличных размеров толпа, и отбыл по своим делам. Поняв, что никого в этот раз не убили и ничего интересного более не произойдет, зеваки потянулись вслед за мэтром Бурвилем.

Когда хромец склонился над Хорстом, собираясь поднять того с дороги, Хорст неожиданно сильно притянул к себе его голову и жарко зашептал в ухо:

— Узнай! Узнай, кто она такая! Отблагодарю.

Хромец оттолкнул от себя купца, и расхохотался — сухим, почти беззвучным смехом, больше напоминавшим кашель, отчего Хорсту сделалось как-то нехорошо.

Стряхнув с черного рукава прилипшую к ткани соломинку, хромой опять наклонился над Хорстом и, заглядывая, казалось, в самую душу своими выпуклыми блестящими черными глазами, зло прошептал:

— Зачем узнавать? Я тебе и так всё скажу. И даже денег не попрошу. Должен же я тебя как-то отблагодарить, за то, что вместо того чтобы сейчас крушить твой дом, я вынужден бродить за тобой по всему городу на солнцепеке? — Он гадко улыбнулся. — Это была Екатерина Борне, дочь королевского коннетабля. Что, дружок, не про тебя невеста, да?

Он снова еле слышно захохотал, уподобившись обликом Нечистому — весь в черном, с искаженным злорадной гримасой лицом, на котором наливались красным блестящие антрацитовые глаза.

Хорст ничего не понял — он не знал кто такой коннетабль Борне, и чему так радуется этот бандит. Теперь он знал главное — её имя, а всё остальное казалось ему совершенно незначимым. Негоциант мечтательно улыбнулся и снова провалился в темноту забытья.

Как он попал домой — Хорст не помнил — сказалась усталость, опьянение и мечты о скором свидании с запавшей в сердце красавицей. А в том, что оно будет скорым — Хорст не сомневался ни капли. И лишь квохтанье Эльзы вернуло его к действительности.

— Да что же это такое? — Размахивая руками, как озерная лебедь крыльями, голосила нянька, — среди бела дня людей убивают! Как ты, Гансушка? Второй раз за два дня! Ты, наверное, совсем убиться хочешь? Да чем же тебе жизнь надоела-то, а? А обо мне твоя дурная головушка подумала? Под ноги коняке бросаться решил? А нянька пусть от голода и горя потом помирает? Рене, неси с ледника льда. Вон ведро стоит, в него наколоти. Лекарь прописал к ушибам прикладывать. И сбегай потом к аптекарю за ореховой настойкой. А за медом я Флору на рынок отправлю.