Замена

Все вокруг становилось невыносимо ярким, но почему-то не получалось зажмуриться. Я видела, как раздавалась под нами степь, будто кто-то раскатывал ее, разворачивал спрятанное. Леса, пряди гор – я знала, где и что будет, где и что должно быть.

И я слышала, как это все появляется вокруг. Хотелось плакать, потому что чем красивее становилась песня степи, тем больше пустело внутри, тем больнее бил по глазам свет. Я уже не видела, где солнце, не знала, сколько их – солнц, и, будто обменявшись со светом, уходила боль.

«Не хочу. Пожалуйста, я не хочу умирать. Не сейчас».

– Так красиво, – прошептал голос. – Ты видишь все это, Соня?

«Анатоль тоже видит это. Он тоже уходит».

– И… Мне не больно, Соня. Понимаешь? Не больно!

Шепот Анатоля, мысли Анатоля, его восторг. Я слышала все это сквозь слезы: «я – это я» больше не работало. Я была собой, им, всем этим миром, чем-то большим…

Удар. И почти сразу же – еще один.

«Вот и хорошо», – подумала я. Вернулась боль – очень знакомая, близкая, моя. «Вот и славно».

А потом земля бросилась мне навстречу, и я потеряла руку Анатоля.

* * *

– …К чему?!

– Не знаю, найди! Нужно запустить ее сердце! Прикрепи электроды!..

– Да вы посмотрите! Мои руки! Они проваливаются! Сквозь нее, о боже!

– Николь, дай сюда!..

* * *

Удар.

– Это самый нижний этаж, минус шестой. Или пятый. Смотря откуда мерять.

Я открыла глаза. Все плыло, что-то слепило меня, и голос был неправильный: не голос Анатоля.

– Вы в медикаментозном параличе… Витглиц, вы меня слышите?

Я хотела кивнуть, потом поняла, что значит слово «паралич», и даже не попыталась разжать губ. Свет пропал, а после – явился снова – как очень быстрый маятник.

– А, вижу. Зрачковый рефлекс есть.

Голос почему-то ассоциировался с переломами, со складным метром.

– Давайте проясним. Здесь все вокруг опутано взрывчаткой. Именно поэтому я вам и сообщаю подробности – чтобы вы не дергались.

«Переломанный. Заместитель Велкснис».

– Опустите голову.

Что-то надавило мне на затылок, и, наконец, пришло ощущение пространства: «Я сижу». Мелкий пепел сеялся сквозь поле зрения, и я увидела отглаженные лацканы, вырез, свежую блузку и – раз, два, три, четыре… – нити проводов, воткнутых мне в грудь.

– Это датчики детонаторов. Если вы попробуете, м-м, дематериализоваться, произойдет взрыв. Теперь позвольте…

Шершавые пальцы взяли меня за подбородок, встряхнули, и сыплющийся пепел пропал, обнажая класс. Парты стояли у стен, и на каждую положили устройство с тусклым алым зрачком. Мои провода уходили в эти приборы.

Взгляды давили мне на грудь – точно над последней пуговицей пиджака. Алые взгляды принадлежали взрывчатке. Остановившиеся, напуганные – детям.

«Они уже все мертвы».

– Под вами термохимический боеприпас – на случай, если вы – это уже не совсем вы. И последнее: ваша работа – просто посидеть здесь. Побудьте хорошей учительницей. До свидания.

Перед глазами сеялась пепельная метель, «до свидания» болью застряло в виске. Потом коротким фиолетовым ударом закрылась дверь – и все. Я осталась наедине с 1-A.

«Я должна что-то сказать. Хоть что-нибудь».

Дэйв, Марта, Андрей, Роман, Микаэлла, Стефани… Они все – гарантия того, что я не сдвинусь с места. Нет, не так. Гарантия того, что я останусь человеком. И я люблю их всех, а они меня ненавидят. Они умные, взрослые – и они все слышали.

Время текло размеренными толчками, я почти ничего не чувствовала, кроме ноющей потребности в словах.

– Не… – я закашлялась. Горло сводило от боли. – Не молчите.

– Не двигайтесь, мисс Витглиц, – сказал Роман, и их прорвало – всех и сразу.

Они кричали, что не хотят умирать, они требовали, чтобы им все объяснили, рыдали, и яркие копья безошибочно метили мне в голову. Боль была сумасшедшая: болело почти все, что я ощущала.

Они меня обвиняли.

Я видела свой короткий полет, я снова чувствовала руку Анатоля в своей руке. Я закрывалась, потому что это был мой последний урок, здесь не было окон, матовый свет ламп не давал теней, и так выглядел мой эшафот.

Последний урок. Почти как первый.

* * *

– «Тише! – сказал извозчик. И все они стали прислушиваться.

Что-то наконец начало происходить в темноте».

Профессор посмотрел на часы и закрыл книгу. Девочка заметила, что он оставил палец на той странице, «…происходить в темноте», – повторила она про себя, чтобы запомнить и представить: не видно что, но что-то происходило. Она даже кивнула себе.

– Мне пора. Мы продолжим завтра.

Девочка прикрыла глаза: завтра – значит завтра.