Замена (СИ)

Репетиция приостановилась, вскрикнула Элли, а Сирил, вздрогнув, отнял руку: он слишком сильно сжал грудь своей партнерши. Своей ведьмы. В глазах детей таяла муть страха и слабости. Я смотрела на них и закрывалась от дурмана их боли.

Чужой боли.

«Зачем?» — хотелось спросить мне. Зал медленно отходил от удара — самого настоящего ненаправленного персонапрессивного удара. Свет снова вливался в мир, мысль возвращалась во взгляды людей, и на какую-то секунду мне показалось, что я слышу только звуки, вижу только глазами.

— Ты же помнишь, — легко сказал Нагиса и улыбнулся. — Все ради боли.

— Простите… У вас кровь течет.

Я подняла взгляд. Около нас, протягивая платок Каору, остановилась Элли — еще бледная, с заполошным пульсом, который мне видно даже с метрового расстояния.

— Правда? — он улыбнулся еще шире, принимая до скрежета белую ткань. — Спасибо. С таким подарком не жаль умирать.

— Вы умираете? — серьезно спросила Элли.

«Беги», — хотела сказать я, но вместо этого смотрела на его висок. Каору не брала химиотерапия: серые волосы только поредели, сделались как пух, но не выпали.

— Я? Да, — ответил Нагиса. — Как раз об этом я разговаривал с вашей Аянами-сенсей.

— Вы похожи, — вдруг сказала ученица, переводя взгляд с него на меня. — Вы…

— О, это грустная история, — отмахнулся Каору. — Она тоже умирает.

У нее карие глаза с едва заметной зеленой крапинкой. У нее короткое каре. И она не Ангел — во всех смыслах. Я встала.

— Элли, вернитесь на сцену, пожалуйста.

— И подсаживайтесь ко мне вечером в столовой, — добавил Каору. — Вам ведь нравится слушать о смерти?

Он оглушил всех, на него подадут рапорт — кто-нибудь из кураторов-медиумов — но он при мне взял всех. Я прикрыла глаза, глядя вслед уходящей Элли. Снова была прихожая, тяжелые толчки и вспышки тьмы надо мной.

Я снова чувствовала себя раздавленной.

— Будешь защищать свою игрушку?

Его голос. Воспоминание из госпиталя «NERV», те же слова — один в один, — те же мысли.

Ребенок стоял на подоконнике, думая, что перед ним — детская. Впереди у него были игрушки, друзья, нянечка этажа улыбалась ему. Я видела мысли мальчика, но Каору не позволит ему умереть счастливым: за пять этажей до земли ребенок успеет прожить ад.

— Боль должна быть избавлением.

«Не так, как нам», — закончила я за него.

Вокруг снова был зал, и Элли уже стояла на сцене, странно на меня глядя.

Каору сидел рядом, светски улыбался уголками рта. Он словно бы говорил: «И что ты стоишь?» Тот же вопрос читался в глазах многих. Длинная пауза, пустые секунды — минуты? — а я все стояла, стояла…

— Президент, — позвала я. Голос хрустнул в тишине актового зала.

— Да, учитель Аянами, — отозвался Андрей где-то позади.

Я не стала искать его взглядом.

— Заканчивайте без меня. Всего доброго.

— Твоя трость, Рей, — подсказал Каору.

Зал оживал, и голос Нагисы почти растворялся в нем — звучал только для меня.

— Они и правда так похожи, — услышала я, закрывая за собой дверь.

* * *

В зеркале отражалась я. Синеватая бледность, серо-розовые губы. Фальшивые серые глаза. Впадина под шеей была такой глубокой, что казалась дырой. Я поспешно застегнула ворот блузки и сжала его пальцами.

Мы похожи. Мы умираем.

Я тронула пальцем под правым глазом. Там был тонкий длинный шрам по всему нижнему веку, едва видный за ресницами. Каору тогда увидел картину, где девушка плакала кровавыми слезами. Так совпало, что от лекарств я в тот вечер лежала пластом.

«Это красиво», — сказал он, доставая тонкую булавку.

«Вот увидишь», — пообещал он.

И я действительно увидела.

Вода шуршала из-под крана, с сероватым плеском уходила в слив. Никто, совсем никто не заходил в туалет, никто не мешал мне и зеркалу. Отчего-то захотелось рассмотреть себя, попытаться понять, кого преследует Каору уже столько лет. Что во мне такого? Рассмотреть, из-за кого дергается Икари, почему он так смущается.

Я знала, что мой ответ не найдется в зеркале: он не в глазах, не в форме лица, не в редком сочетании черт. Он здесь — я попыталась коснуться лба своего отражения, но палец встретился с пальцем. EVA послушно отозвалась покалыванием в висках.

Шуршала вода, я смотрела на себя, все еще надеясь на другой ответ.

А вдруг?

Дверь распахнулась, и я от неожиданности крепко стиснула навершие трости. На пороге стояла Карин Яничек. Я смотрела на нее в зеркало и видела, как ужас сменяется на ее лице смятением, смятение — облегчением. «Я вас искала», — сказала я за нее.

Карин дрожала. Она стискивала кулаки, пытаясь унять дрожь, — маленькая, неловкая, неправильная. «Неправильная?» — удивилась я своим мыслям и только теперь поняла, что все еще смотрю на ее отражение.

— Аянами-сенсей…

— Да, Карин?

Она шумно вдохнула и решилась:

— Я бы хотела с вами поговорить.

«Мы уже говорим». Я почувствовала раздражение и страх, ее и мои чувства мешались как одно, и я уже знала окончание нашего разговора. Маленький туалетный диалог завершится рапортом, потому что Карин — готовый медиум, который не понимает, что чувствует. Мы — мы все — списывали ее способности на серый страх, на то неназываемое, что остается с нашими выпускниками.