Замена (СИ)

Хорст огляделся: он лежал в уже знакомой ему кровати, переодетый в ночную рубашку, упершись спиной в гору белоснежных подушек. Помимо Эльзы в спальне топтались Карл и Жаком, всё ещё надеявшиеся улучить момент для разговора с хозяином. На их виноватых лицах было написано такое неподдельное сострадание, что Хорст поневоле умилился и пожалел, что не смог раньше толком поговорить с этими достойными людьми. Он тут же дал себе слово исправить ошибку в ближайшее время и сразу же забыл об этой клятве, считая её делом уже решённым.

Он тяжело вздохнул и слабым голосом попросил:

— Эльза, пусть все уйдут. А ты останься, поговорить с тобой нужно.

— Слышали, остолопы, — накинулась нянька на приказчиков, — хозяин даже видеть вас не желает! Ступайте вниз, живо! Там ждите.

Карл и Жаком, понурили удрученно головы, гуськом друг за другом вышли наружу, оставив Хорста на попечение Эльзе.

Хорст рывком сел на постели, отчего кровать недовольно скрипнула, а нянька, испуганно вздрогнув, застыла с открытым ртом.

— Эльза, послушай меня, — спеша выговориться, пока нянька пребывает в ступоре, протараторил Хорст. — Сегодня я встретил девушку, которая…

— Чево-о? — Эльзе никогда не удавалось долго хранить молчание, а заявление воспитанника и вовсе вывело женщину из шаткого равновесия. — Какую девушку-у, старый ты кобель! Тебе мало Магды, которую ты своими фокусами в могилу свёл?! А Флора, бедняжка? До сих пор в темных углах слёзы по щекам размазывает! Девушку он встретил! Да лучше б ты под той конякой лежать остался, петух похотливый!

— Цыц, старая, — одернул Хорст няньку, — не твоего ума дело обсуждать мои сердечные дела!

— А чьего? — Воткнув кулаки в свои круглые бока, невинно поинтересовалась Эльза. — Может быть, это не ты мою титьку сосал? Передники мне дерьмом своим зеленым пачкал?

Хорст не знал, что ответить женщине, а та продолжала:

— Или скажешь, что за те сорок лет, что я за тобой сопли подтираю, я стала тебе чужой? Вот такая, значит, твоя благодарность? Ну что ж, хозяюшко, спасибо тебе за стол, спасибо за доброе слово. Не ждала… Вот оно как обернулось.

Она сорвала с себя пресловутый передник, швырнула его в лицо Хорсту, и, всхлипнув, вышла за дверь, громко ею хлопнув — так, что закачались стены.

Хорст сидел на постели, растерянно глядя ей вслед. Вдруг дверь открылась, в щели появилась Эльза и выкрикнув напоследок:

— Ноги моей в этом доме больше не будет! — Еще раз громыхнула дверью, даже, показалось Хорсту, ещё сильнее, чем в первый раз.

Хорст растерянно мял в руках край одеяла, не очень понимая, что могло вызвать в Эльзе такую обиду. Так продолжалось довольно долго — до тех пор, пока многострадальная дверь не открылась, и на пороге возник Рене, тянущий в обеих руках ведро с наколотым льдом.

— Вот, — поставив лед перед кроватью, мальчишка вытер вспотевший лоб, — Эльза велела к ушибам прикладывать.

— Где она? — Хорст вскочил на ноги.

— Там, на кухне, — беспечно махнул рукой Рене, — с Клотильдой ругается. И еще это, письмо пришло…

Хорст, как был в ночной рубашке до пят, так и скатился белым приведением по лестнице вниз, в очередной раз сбил в темном коридоре метлы со швабрами, и, оказавшись на кухне, сжал Эльзу в объятиях.

— Прости, нянька, — смог он проговорить, борясь с комком, распиравшим горло.

Эльза молчала.

— Ну прости меня, дурака и пьяницу! Язык мелет что попало. Хочешь, я его отрежу? Чтоб не обижать тебя больше? — Он потянулся к лежавшему на столе разделочному тесаку.

— Точно, дурак и пьяница, — Эльза погрузила пальцы в растрепанную шевелюру воспитанника. — Иди уже, горе моё. Сейчас поднимусь, расскажешь мне про свою находку.

Поднялась она не скоро: видимо, хотела дать почувствовать воспитаннику свою значимость, но когда вошла, уселась на табурет возле постели больного и… не произнесла ни звука.

— Ну вот, стало быть, — начал свой рассказ Хорст, — встретил я девушку, такую красивую, такую… такую… Знаешь, даже если бы я был трубадуром, то и тогда не нашел бы слов, чтобы передать тебе какая она! Только чувствую, что если не увижу больше её лица — то всё!

— Что всё? — Эльза была сама невозмутимость.

— Тогда точно умру, — мрачно пообещал Хорст и глубоко вздохнул, словно прощаясь с жизнью.

— Как зовут-то её, узнал?

— Конечно, узнал. Только…

— Что — «только»?

— Ну, в общем, имя её Екатерина Борне, она дочь коннетабля. — Хорст замолчал, ождая какой-то реакции, но нянька молчала. — Не знаешь, кто это такой?

— Дочь коннетабля. — Нянька поднялась с табурета и, заложив руки за спину, прошлась по комнате. — Дочь коннетабля Борне. И ты, старый дурень, не придумал ничего лучше, чем влюбиться в неё?

— А что не так?

— Да-а-а, видать крепко ты головой приложился, Ганс, — Эльза села на табурет. — Ты забыл кто такой коннетабль Борне?

Хорст пожал плечами, всем своим видом выражая полнейшее незнание вопроса.

— Лучше б ты королеву-мать полюбил. Не так безнадежно. Нет, ну надо же! Он не знает, кто такая Екатерина Борне!

— Да кто она такая? — Раздражаясь от постоянных недомолвок, проревел Хорст.