Замена

Крохотный замбезиец из 2-D с поклоном шмыгнул мимо меня, а я сама натолкнулась на взгляд Мовчан. Николь сидела за дальним столом и что-то вносила в онлайн базу медчасти. Оглянувшись, она украдкой показала, что все плохо и мне конец.

– Ага, вот она ты, – сказала доктор. – Представляешь, третий раз попадает. Выкуривает по четыре сигареты подряд – и ко мне.

– Контрольные работы?

– Нет, милая. Просто идиот, – улыбнулась Мовчан. – Кстати, об идиотах… Ну-ка, сядь, ногу на ногу.

Я подчинилась, и доктор немедленно ткнула пальцем мне под колено. Она не признавала молотков.

– Это что за уровень рефлексов? Другую ногу… Нет, это просто фантастика! Ты скоро в коляску сядешь с таким отношением к себе!

Теперь хмурилась и Николь. Мовчан смотрела на меня снизу вверх, и в ее взгляде было обещание: долгие утренние подъемы с постели, когда ногам приходится помогать руками, утомительные процедуры нейростимуляции, тесты, снова процедуры.

Я видела этот взгляд и помнила то, что после.

– Нужно посмотреть, как ведет себя ELA, – сказала Мовчан и поднялась. – Завтра МРТ. Николь, сходи в СБ за разрешением, ладно?

– Да, доктор.

Стук каблучков Райли был совсем как стук магнитов в томографическом цилиндре – я словно уже попала в сердце прибора.

– Иди за мной.

Я подняла взгляд. Едва за Николь закрылась дверь, Мовчан быстро пошла в другую сторону – в свой лабиринт медицинской части. Я петляла между приборами в полиэтиленовых чехлах, видя только полы ее халата.

– Доктор Мовчан?

– Нам надо поговорить, – не останавливаясь, ответила она. – Наедине.

«Наедине». Это было неожиданно, но я подчинилась. Зуд стал невыносимым и выплеснулся прочь вместе с болью – в затылок Анастасии Мовчан.

* * *

– Холодно, – светски пожаловалась она. – Почему в межсезонье вечно такой скотский холод, а?

Голос был повсюду. Он лился извне в это пространство, я то ли слышала его, то ли видела пламенеющие буквы. То ли, то ли. Порой синестезия – это очень удобно.

Она шла, я продолжала идти за ней, только все неуловимо изменилось: я большей частью была внутри нее. Потому что меня пригласили на разговор, который не должен попасть в Службу безопасности.

– Я не знаю, доктор Мовчан, – ответила я там, снаружи.

Мне нужно что-то найти. Что-то, что хотела показать доктор. Она не может ничего сказать напрямую: для полноценного диалога нужна еще одна ELA – или глубокий сон. Я осматривалась. Зачехленные приборы стали льдинами, в потолке зияли коридоры, ведущие к разным источникам света, а стены расходились гранями.

Пространственное мышление доктора Мовчан неизменно впечатляло меня. Потому что можно создать самый причудливый дворец, но очень сложно видеть иначе привычное, обыденное, приевшееся.

Глыба льда справа треснула, и, пока в хрупкой реальности мы молча шли мимо, я остановилась – здесь, у колючих обломков замерзшей памяти. Лед обжигал. Я почти ощутила, как от усилия ломаются ногти, но панцирь вдруг лопнул сам.

На экране обыкновенного лэптопа началось замедленное воспроизведение записи.

Снимали на очень хорошую специальную камеру – больше пятидесяти кадров в секунду. В дрожащем свето-мраке, в месиве тел я видела себя, Ангела Танца и Куарэ. Мы сближались – медленно, рывками. Воспроизведение пережевывало и смаковало каждую картинку, каждый отдельный снимок. Я почти не двигалась, Куарэ почти не двигался, движения людей исчезали в шевелении картинки. А Ангел по-прежнему оставался за гранью восприятия – размазанный, рвущийся, готовый погрузить реальность в себя.

Кульминация: мы столкнулись и исчезли. Мовчан сказала, что прошло семь десятых секунды, и я смотрела сорок кадров без нас троих: судороги дискотеки, танец в смоле. На сорок первой картинке появилась я, появился Куарэ, и остальное я помнила.

Плохо.

Потому что я не увидела ничего. Мовчан могла показать эту запись и без персонапрессивного контакта: моих полномочий хватает, ее полномочий хватает. И ей не пришлось бы тянуть ви́ски сквозь спазм губ – потом, когда все кончится.

«– Соня. Ты смотрела что-то еще? Кроме нашей… Темы?

– Нет.

– Точно?

– Да.

Глоток.

– Тогда почему я ненавижу тебя?»

Я смотрела эту запись снова: кадр, еще один, еще одна пятидесятая секунды. Текло время, становилось все больнее удерживаться вот так – растянутым мостом между собой и Мовчан.

Кадр, кадр.

Я нашла это на излете последних секунд – так странно, так понятно, так банально.

– Я не знаю, что с этим делать, – сказала Мовчан.

Ее лица я не видела, хотя уже целиком вернулась в реальность. Очень хотелось прилечь. Анастасии Мовчан, полагаю, еще сильнее.

– Не понимаю своих ощущений, доктор.

– И я. Но я постараюсь разобраться, милая. Прикинуть варианты. Может, завтра?

– На сканировании.

– Думаю, да.

Мовчан показывала мне какие-то данные на экране ноутбука. Я видела свое имя, узнавала размеры опухоли, параметры отростков. Остальное относилось к высшей цитологии и, кажется, биохимии. По виску доктора под идеальной прядью катилась капелька пота.

«Скотский холод», – вспомнила я.