Замерзающий остров

Лагуна оказалась крепкой, цитрусовая горечь обжигала горло. Алиса поморщилась и отставила бокал. Официант промелькнул рядом, как тень, и растворился. На запотевших стенках бокала оседали пузырьки.

– Да, обычно всегда в такой… – вновь услышала за спиной Алиса.

Она оглянулась, но не увидела ничего, кроме окружающей столики темноты, набиравшей силу вопреки всем этим горящим свечам и старым торшерам.

К роялю подошёл сухощавый мужчина в смокинге – с такой же причёской, как у управляющего, из-за чего волосы его напоминали дешёвый парик. Мужчина уселся на табурет перед роялем и принялся разминать пальцы, сцепив вместе ладони и вытягивая, как во время утренней зарядки, руки.

Тапёр.

– Представьте, если и следующий…

Алиса не оборачивалась. Она смотрела в незашторенное окно, где, как в перевёрнутом измерении, отражались с искажёнными пропорциями рояль, движения тапёра, наполовину скрытого поднятым крылом, и сиротливые огоньки света – точно островки в чёрной тишине, – между которыми скользил бесплотный официант.

– Как ваша «Лагуна»?

Алиса начала привыкать к его неожиданным появлениям.

– Неплохая, – сказала она. – Но на мой вкус слишком крепкая. Я всё же предпочитаю…

– В следующий раз могу попросить бармена сделать полегче.

– Хорошо. Пусть будет полегче. Сегодня как раз…

Отражение официанта вздрогнуло и заспешило к другому огоньку, который окружали чьи-то невзрачные тени.

Тапёр не играл. Посетители прибывали. Становилось шумно. Теперь уже не голос, а чьи-то шаги настойчиво привлекали к себе внимание – усталой тяжестью и основательной размеренностью, как будто кто-то из последних сил подражал чужой походке.

Пожилой мужчина, с которым Алиса встретилась на берегу, прошёл рядом и приветливо улыбнулся в ответ на её взгляд. Потом нахмурился, заметив лежащую на столе сумочку. Под мышкой он держал затрёпанную книгу.

Тапёр наконец закончил разминать узловатые пальцы, набрал полную грудь воздуха и, плавно проведя в воздухе кистью – особый жест, который любят исполнять факиры – коснулся клавиш.

Алиса пригубила «Лагуну». Она уже чувствовала приятную лёгкость – надвигающийся холод и тропическая депрессия не так пугали, как раньше, а паром, казалось, ожидался уже через несколько часов. Алиса подняла бокал и сделала щедрый глоток, поморщившись, как от лечебной микстуры. В бокале вихрем закружились пузырьки.

Тапёр по-прежнему совершал загадочные пассы в воздухе, мягко касаясь клавиш, но издаваемые роялем звуки мало походили на музыку – можно было подумать, что пианист отчаянно пытается восстановить в памяти забытую мелодию, которая затаилась где-то рядом, в отблесках, в неверно взятых аккордах, и никак не хочет возвращаться на свет.

Алиса заметила, что глаз у него подёргивается.

Лагуна, лишённая обжигающего холода и приятной плотности молотого льда, беспомощно выдавала во рту все свои бесхитростные ингредиенты. Включая и основной. Водка. Разбавленная лимонной горечью водка.

Но Алиса продолжала пить.

Когда тапёр только начал играть, голоса за спиной уважительно затихли, слились с окружающей гостиницу темнотой, но теперь посетители вновь заговорили развязно и громко, из-за чего нарастающий гомон заглушал неловкую игру пианиста.

– До сих пор не верится, что мы… – донеслось из-за спины Алисы.

Лагуна заканчивалась – и вместе с коктейлем почему-то сходила на нет его пьянящая магия. Ощущение приятной лёгкости исчезло.

Свеча под абажуром затрепетала, как от напористых приливов ветра, и – погасла. Алиса различила смутное и тёмное движение в высоких окнах – сквозь отблески тёплых огней. Чья-то тень размашисто пролетела перед зданием, или же гигантская птица – хотя Алиса не видела таких птиц на острове – взмахнула чёрным крылом.

Алиса поёжилась от холода, резкого, беспричинного – и последнее зыбкое тепло от выпитой Лагуны растаяло, уступив горечи и пустоте.

Тапёр заиграл быстрее.

Сбивчивое бренчание перерастало в хрупкую мелодию, в которой угадывался и порывистый ветер, и шум прибоя, и частое взволнованное дыхание. Алиса заинтересовалась. Музыка настойчиво пробивалась сквозь окружающий туман, и рояль пел, наполняя атриум тёплом и холодом, переливами воды и порывами ветра, но потом туман возвращался, и мелодия захлёбывалась в неверно взятых нотах, путалась в движениях длинных пальцев, пока окончательно не выдохлась, превратившись в хаос из разрозненных звуков.

И тогда тапёр перестал играть.

Он сделал глубокий вздох, размял уставшие пальцы – на сей раз быстро и резко, отчётливая похрустывая суставами – и, описав в воздухе плавный жест, коснулся одной из клавиш.

Одна нота, через несколько секунд другая – всё было как прежде, как и в самом начале, только глаз больше не дёргался, но зато по лбу уже стекала капелька пота.

– Как назло и в этом отеле… – заголосил где-то громкий мужчина.