Заметки графской любовницы

Отвлеклась я только тогда, когда поняла, что чай закончился, как и печенье в блюдце. Выходить из кабинета не очень хотелось.

— Отлично! Я теперь по собственному дому ходить боюсь… — пробурчала я себе под нос, выбираясь из покрывального кокона.

Приоткрыла дверь и, проверив, что вокруг тихо и не слышно ничьих шагов, выползла на свет божий. Тихонько, на цыпочках, лишь бы случайно не привлечь ничье внимание, пошла в сторону кухни. Красться по дому, в котором ты хозяйка… Видимо, этот бой я проиграла.

С кухни, пока едва слышно, доносился разговор и всхлипы. Черт, даже печенюшек не вынести! Я решила, что раз мелкие поганки решили, что подслушивать — это нормально, то они готовы к тому, что их подслушать тоже могут. Так что тихонько подкралась и прислушалась.

— Лори, я не хотела тебя обидеть, ты же знаешь… — всхлипывала Эни.

— Не хотела, но обидела, — прошептала она ей в ответ.

— Прости, просто…

— Я понимаю, — ответила Лори, — Я понимаю.

— Я уже не могу, ничего не получается! Я что только не делаю, но…

Лори подалась к ней и обняла ее, уложив белокудрую голову себе на плечо.

— Ну тише-тише, дурашка, — она погладила Эни по голове, и та вжалась в нее, начиная плакать только сильнее.

— А если никогда не получится?.. Я навсегда останусь одна! Отец уже…

— Не думай о нем, — прошелестела Лори.

— Я боюсь! Лори, а если…

— Я что-нибудь придумаю, слышишь? Не накручивай, все не так плохо, как тебе видится. Пойдем, посмотрим, что тебе Мари в лавке захватила, а?

— М-гу… да, — кивнула Эни, опять всхлипнув.

— Я люблю тебя, Эни-розочка.

— И я тебя, Лори-одуванчик! — хихикнула она.»

Они до сих пор используют те детские прозвища?

Когда-то, когда мы еще были малышками, когда я еще не выезжала на балы, Мари в своей обычной манере, даже не заметив, наговорила сестрам гадостей. И довела обеих до слез. Девчонки, конечно, побежали ко мне жаловаться, и я их кое-как успокоила. А Мари распсиховалась, почувствовав себя виноватой, но не желая признавать вину. Отец оставил ее без ужина, и она тоже расплакалась, и тоже побежала ко мне жаловаться.

Я, как могла, пыталась объяснить ей, в чем она не права. Как всегда это затянулось на весь вечер, ведь признавать ошибку ей не хотелось, и она искала себе оправданий и причин, почему они сами виноваты, обижаясь уже на меня, что я не хочу встать на ее сторону. В итоге распсиховалась уже я, но плакать и бежать с жалобами мне было не к кому. И я сорвалась на Мари.

Она была совсем маленькой, и мне довольно быстро стало стыдно. Но я-то тоже не хотела извиняться и признавать вину!

В общем, ночью я пробралась к ней в комнату, чтобы помириться и… что же я тогда сказала?

" — Я люблю тебя, Мари-вьюночек, — я прошептала ей это на ушко, обнимая со спины.

— А почему вьюнок? — спросила она будто бы равнодушно, хотя сама придвинулась ближе.

— Потому что срывают, говоря что сорняк, но нет ничего красивей, чем когда вьюнок все оплетает и распускается, — ответила я первое, что пришло в голову.

— М-м-м… понятно. Я тебя тоже люблю, Фив-гортензия!

— А почему гортензия?

— Потому что мама так и не научилась ее выращивать! — хихикнула Мари, а потом тихонько и жалобно добавила, — Я хочу помириться с ними… но я не хочу извиняться!

— Тогда сделай как я.

— Можно? А какие они тогда цветочки?

— Не знаю… А ты как думаешь?»

В детстве мы всегда так мирились, но потом это как-то забылось. Удивительно, что они до сих пор помнят.

Я скривилась и отошла. Так же тихо, как дошла, вернулась обратно, беззвучно прикрывая за собой дверь кабинета. Почему-то сердце выколачивало быстро-быстро где-то в горле, не давая нормально вздохнуть. И было себя иррационально жалко.

Я никак не могла взять в толк — отчего так. Мне было жалко Эни и Лори, которым сейчас грустно, а еще я почему-то была на них обеих обижена. За что? Меня раздражало их дурацкая склока, но не более того.

Я была обижена на них за эту сцену, которая неожиданно вызвала во мне приступ зависти. Желчной, гадкой. Не той, которая кидает тебя вперед в попытке доказать, что ты можешь не хуже. А той, которая заставляет тебя делать вещи, за которые потом очень стыдно.

Последний раз в приступе зависти и жалости к себе я чуть не разрушила репутацию Леоны, чтобы она не смогла выйти замуж за герцога.