Заметки на полях жизни. Земное

Участники спонтанного интерактивного спектакля затаились, чтобы не спугнуть интригу. То, что они услышали, было шоком для всех, но было истинной правдой, которую несложно было разглядеть в зеркале – сёстры не походили ни на мать, ни друг на друга. Чем ещё всех можно было удивить?

– А зачем говорить, ежели я её показать могу?

Фрол Иванович выбрался из кресла-каталки, и пока тяжёлой поступью шёл до шкатулки, деревянные половицы пели ему скрипучую песню в полной тишине. Он достал сложенный вчетверо пожелтевший листок, на котором ровным почерком, какой бывает у учителей по русскому языку или у тех, кто очень старается, было написано:

"Расписка.

Я, Лапина Мария Владимировна, и Андронов Фрол Иванович договорились о нижеследующем:

В связи с моей неизлечимой болезнью Андронов Фрол Иванович до конца моих дней, которые сочтены, обеспечивает меня лучшими дорогостоящими лекарственными и обезболивающими препаратами и финансовой поддержкой. Взамен моя старшая дочь, Лапина Анна Андреевна, обязуется обеспечить уход и поддержку Фролу Ивановичу по старости или по болезни собственными силами в полном объёме".

Он как раз дочитывал содержимое документа, когда ключ в двери провернулся и вошла Нюша, затопала в прихожей, стряхивая рыхлый свежий снег с сапог.

– Мой сероглазый король, ну зачем? – выдохнула она, увидев Сергея за столом.

– Ничего. Ты присядь, не стой, тебе тяжело уже.

Аня покраснела, застыдилась и села на край дивана. Никто не ел, не пил, все глаза были устремлены на неё.

– Вы на меня смотрите, как на чудо чудное. Я, может, сделала что-то не так?

– Да у нас тут ночь откровений! – прокомментировала немую сцену Катя. – Ты знала вообще, что мы все неродные? Что мы детдомовские все, приёмные?

– Ну, допустим, ты-то нет, тебя мы с мамой прямо из роддома забрали, ты отказная и в детдом даже не попала. Мама меня взяла в шесть лет, Веру я попросила забрать, её там обижали, ей почти три было, а тебя случайно взяли. Мама ездила на ревизию в роддом, а там как раз отказались от слабенькой недоношенной девочки, думали, умрёт. Мама тебя забрала и сказала, что не поедет ни роддома, ни детдома инспектировать, потому что не потянет больше детей одна.

– Так ты знала, что дядя Фрол тебе никто? А про бумагу знала? Что тебя "продали" Фролу? – спросил Сергей.

– Конечно, знала, я её ещё и подписала, эту бумагу.

– Ты понимаешь, что никакой юридической силы нет у этого документа? Я тебе это как юрист говорю!

– Понимаю, Серёженька, ещё как по-ни-ма-ю. Главное, чтобы человеческая сила была у нас, а без юридической прожить можно. Он ведь маму-то нашу пять лет тащил, в лепёшку расшибался, всё самое современное ей искал – врачей, лекарства. И вообще не дядя он нам, и маме не брат никакой. У них любовь была большущая. Он ей хотел замки дарить, у него были и замки, и деньги, а она отказывалась, говорила, что от дурных денег прока не будет. Вот и не стало прока. Она потом много сокрушалась, что её Бог наказал за то, что они с ним вместе счастливы были при живой его жене.

– Я Машеньку любил очень. Ничего у меня в жизни лучше не было, чем тот маленький кусочек счастья с ней, – сказал старик, прослезился и, повернувшись к сыну, добавил: – Борька, ты уши заткни, не слушай. Нюша вся в неё пошла, такая ж дурёха добрая, и из всего, что я в жизни сделал, только один поступок был по-настоящему мудрый – то, что мы тогда эту бумагу подписали. Да, Катенька, и ты, деточка, когда-нибудь узнаешь, что искать в этом мире стоит только людей настоящих, ничего их ценней нет на этой земле. Я, когда увидел, как Машенька моя, умная, красивая, сильная, сама врач, а сгорела за несколько лет, и никакая медицина помочь не смогла, всё у меня перевернулось. И замки, и берега морские – всё глупости. Не на этих китах земля наша держится, а на таких вот Нюшках. Вот такая Санта-Барбара, ребятушки мои.

– И ты всё время знала? – спросила с ужасом Вера у Нюши.

– Нет, не всё время. Мама, когда поняла, что разум уходит, рассказала мне.

– А нам почему не сказала? – не унималась средняя.