Заметки на полях

21

— Куда? — нависла надо мной мама.

— Письмо отправить. — Я помахал конвертом у неё перед носом и нагнулся зашнуровать ботинок. Письмо положил на пол, и мама тут же его схватила.

— Что за письмо? Кому? Дарья Кирсанова, Красноярск… Кто это?

И снова паника в голосе. Как же мне это надоело… Как-то ведь жил, терпел, даже не задумывался, что можно по-другому. Но теперь, когда за плечами опыт самостоятельной жизни, это уже ни в какие ворота не лезет.

Хм… И чего это я с такой ностальгией вспоминаю свой опыт? Как будто он не подвёл меня под белы рученьки к перилам балкона. Это Аня, что ли, наколдовала?! Стерва! Ну я ей выдам в следующий раз, будет знать, как сеять разумное, доброе и вечное.

— Просто письмо. Дарье Кирсановой, в Красноярск. Это часть моей терапии.

— Чего часть?

Слово «терапия» маме не нравилось. Оно намекало, что сынок немного ку-ку. А ведь если проблему ставят на вид, то это самое страшное, что может случиться. Проблемы, как широко известно, нужно держать под матрасом, и тогда жизнь, в общем, терпимая штука.

— Я хожу к психологу, окей? Она говорит мне делать всякие психологические штуки. Ну, вот, например, подружиться по переписке…

— А откуда взялась эта Дарья…

— Да без понятия. Не то из газеты, не то ещё откуда — в общем, бывают такие, оставляют адрес, мол, хочу переписываться…

Врал я хорошо. Тут главное что? Тон. Тон — девяносто процентов успеха в любой коммуникации. Главное, чтобы по тону было ясно: скрывать тебе нечего, и всё идёт по плану.

Я этому на работе научился. До работы я, когда врал, будто с вопросительной интонацией ко всем обращался, разрешения спрашивал. Скажу — и замру в ожидании: прокатит, нет ли… Коммерция меня сильно изменила, да.

— А сколько ей лет? — не отставала мама.

Я уже не только обулся, но и куртку застегнул, шапку надел, а допрос всё не заканчивался.

— Сколько и мне ей лет, — вздохнул я.

Вздохнул и вдруг понял, что мама может сейчас смять письмо и велеть мне сидеть дома. И я, в общем-то, мало что смогу булькнуть в ответ, не разрушив хрупкий мир в семье. От этой мысли меня пот прошиб. Времени было — без пятнадцати семь. Ровно через пятнадцать минут я должен быть под статуей фигни.

— А почему сейчас? — Мама изо всех сил пыталась найти повод для паники. — Утром бы отправил.

— А почему утром? — спросил я. — Я бы сейчас отправил.

— Письма всё равно вечером уже вынимали.

— Думаешь, испортится за ночь? — подбавил я беспокойства в голос.

— Семён. Зачем ты вечером куда-то пошёл?

Да чтоб тебя! Почтовый ящик на площади, статуя — в другую сторону. Мне уже придётся бежать, чтобы везде успеть. Не тащиться же с Катей отправлять письмо своей бывшей. А я тут, по ходу, в очередной допрос встрял. И ведь не скажешь: «Я тороплюсь». Куда может торопиться подросток?! Пиво пить? Наркотики употреблять? Ну, или трахаться без презервативов. Варианта ровно три.

— Сейчас только семь часов, — сказал я как можно беспечнее. — Хочу прогуляться. До Гошки дойду…

— До Кати! — завелась мама с пол-оборота. — У неё как раз дом рядом с почтой.

— И?

Я смотрел прямо. Не отводил глаз, не смущался. Маму это немного сбило с панталыку, и она зашла с другого конца:

— Семён, ты почему опять врёшь?

— Потому что если ты будешь думать, что я гуляю с Гошей, то ты будешь беспокоиться в десять раз меньше.

— Раздевайся.

Я моргнул.

— Что?

— Раздевайся, никуда ты не пойдёшь. Завтра утром с тобой вместе сходим и отправим письмо.

Душа у меня в этот миг будто на две части раскололась. Одна половина — подростковая — забурлила от гнева пополам с отчаянием. А другая осталась холодной. Настолько холодной, что охладила и первую. Душа самоубийцы.

«Живи так, словно ты уже мёртв», — учили самураев. А я мог жить не «словно». И какие-то бонусы мне это давало.

— Нет, — сказал я. — Всё будет не так.

Мама замерла, приоткрыв рот. Да, мне было её жалко. До слёз жалко, но слёзы я проливать себе не позволил. Мама допустила чудовищный тактический просчёт.

На работе однажды был случай — я взял из кассы аванс, в довольно крупном размере, не спросив начальство. Когда Даня — директор наш — это обнаружил (редчайший случай, обычно прокатывало), попросил объяснить, почему я не спросил разрешения. И я ему совершенно спокойно сказал: «Потому что если бы я спросил, то ты мог бы сказать „нет“. А мне „нет“ не нужно, мне нужны были деньги. И я бы всё равно их взял, но это было бы уже прямым непослушанием. Согласись, ты бы психанул куда сильнее, и это бы уже тянуло на штраф».

В тот день мы с ним оба получили важный урок и разошлись в разные стороны, сохранив лицо. Собственно, не будь фирма мне должна порядка пятидесяти тысяч, всё могло бы сложиться иначе, но это детали. Главное, что Данил понял: если ты чувствуешь, что не контролируешь чего-то, не надо на это кидаться, рыча и брызжа слюной. Лучше сделать шаг назад и хотя бы вполглаза смотреть, как оно там болтается, в неких условных границах.