Заметки о любви

Позднее, когда солнце начало спускаться, путаясь в кронах деревьев, поезд впервые снизил скорость. Мэй отрывается от книги и, посмотрев в окно, замечает уже знакомые ей по многочисленным поездкам в город места: излучину реки, где всегда собираются гуси, старый сарай для лодок с давно облупившейся синей краской на стенах, церковь с тонким шпилем. Прямо за ней виднеется верхушка здания из красного кирпича, которое располагается по соседству с папиной галереей, и ряды телефонных столбов на их улице.

У нее нет никакого права скучать по дому. Пока. Но, увидев все это, Мэй ощущает щемящую тоску. И хотя дома сейчас никого нет – те трое человек, которых она любит больше всего на свете, пока еще в городе, – от близости к старенькому желтому дому у нее щемит сердце.

Когда поезд останавливается на станции, несколько людей выходят, и на смену им, с помощью проводников поднимая багаж, в вагоны забираются новые пассажиры. Мэй смотрит на реку Гудзон в другое окно. Сейчас ее воды спокойные и серые, в них отражается небо.

Вдруг Мэй приходит в голову, что в том направлении, в котором они двигаются, она никогда раньше не уезжала на поезде дальше этой станции. Она понятия не имеет, сколько еще железнодорожные пути тянутся вдоль реки, когда дома сменятся фермами, и вообще, какими станут пейзажи, когда поезд поедет дальше, к западной границе штата. Но ей не терпится узнать!

Состав снова приходит в движение, и Мэй прислоняется лбом к стеклу, последний раз оглядывая городок, и слово «дом», словно пульс, стучит в ушах, когда он исчезает из поля зрения.

Хьюго

Хьюго один в купе. Он наклоняется, касается носом окна и смотрит, как мимо скользит река. Она все время меняется: синий переходит в серый, серый в коричневый. Иногда она напоминает ему реку Уэй в его родном городе, где они с Альфи, Поппи, Джорджем, Оскаром и Айлой играли с палочками, когда были совсем маленькими, или бегали в резиновых сапогах и возвращались домой перепачканные грязью. Воспоминания об этом щемящей тоской отзываются в его сердце, но стоит ему моргнуть, как река снова преображается: теперь она широкая, с белыми барашками на волнах и переливается в солнечном свете, слишком ярком даже для Англии из его воспоминаний.

Хьюго приходит в голову, что все реки, должно быть, похожи.

Им досталось тихое купе почти в самом хвосте поезда – мимо почти никто не проходит. В конце вагона есть две маленькие ванные комнаты и душевая, куда Хьюго еще не осмелился заглянуть. Рядом с металлическими дверями на стеллажах громоздится багаж. Вот и все примечательное, пожалуй.

Сначала Хьюго обрадовался, что весь этот маленький уголок поезда в его полном распоряжении. Он сидел в тишине, словно укутанный в шерстяное одеяло. Было в этом что-то умиротворяющее: никто не говорил ему убрать ноги с сиденья, не просил помочь с домашним заданием и не болтал, когда он пытался читать.

Но вскоре тишина становится гнетущей, и парень не может отделаться от мысли, что чего-то не хватает. Может, Маргарет, которая должна была ехать с ним, с ней можно было усесться на одном сиденье в обнимку, и часы пролетали бы так же быстро, как телефонные столбы за окном. А может, он просто еще не привык к одиночеству; может, оно тоже требует тренировок, как футбол или игра на скрипке.

Он берет телефон и отправляет сообщение в групповой чат.

Хьюго: «Привет из Нью-Йорка».

Поппи: «Привет из кухни».

Альфи: «Привет из сортира».

Айла: «Фу!»

Оскар: «Давай быстрее, мне тоже нужно».

Джордж: «Как там в поезде?»

Альфи: «Как там с девчонкой?»

Хьюго: «Все хорошо».

Поппи: «Ты про поезд или про девушку?»

Хьюго: «Про то и другое».

Джордж: «Ты уже скучаешь по нам?»

Хьюго: «Только по двоим, ну, может быть, троим из вас».

Раздается стук в дверь, и в купе показывается голова Людовика.

Хьюго быстро убирает ноги в носках с сиденья напротив.

– Здравствуйте! – говорит он с такой живостью, что проводник немного пугается.

– Здравствуйте, – отвечает Людовик, изучая свой блокнот. – Итак, вам нужны два набора постельного белья, все верно? В какое время мне заправить вам постели?

– Э-э-э, – нерешительно начинает Хьюго, пожалев, что не подумал спросить об этом Мэй, пока она была здесь. – Даже не знаю. А вы как считаете, когда лучше?

– Многие попросили сделать это в девять, – пожав плечами, отвечает Людовик. – Но эти многие в основном – пожилые люди. Предлагаю в десять, что скажете?

– Отлично, – говорит Хьюго, но когда Людовик уходит, он смотрит на свои часы и понимает, что до десяти еще ох как далеко. Парень зевает и прижимается щекой к оконному стеклу, чувствуя неимоверную усталость от путешествия, волнения и разницы во времени. Под стук колес он задремал – и просыпается, лишь когда объявляют время ужина.

– Просим всех пассажиров, зарегистрированных на ужин в шесть тридцать, пройти в вагон-ресторан. Уже шесть тридцать, друзья.