Заметки о прозе Пушкина

Таким образом то, что высказывает Гринев, во время написания «Капитанской дочки» было или иронией или только пожеланием.

История коменданта заканчивается тем, что когда его вешают, то на перекладине виселицы «очутился верхом изувеченный башкирец, которого допрашивали мы накануне. Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича вздернутого на воздух» (Пушкин, т. IV, стр. 370).

Делая исполнителем казни коменданта пытанного им башкирца, Пушкин изменяет значение казни, превращая ее в возмездие.

Пугачев и пугачевцы в «Капитанской дочке»

Об эпиграфах снова

Сумароков описывал Пугачева в «Стансах городу Симбирску», напечатанных в IX томе собрания сочинений Сумарокова (2-е изд., 1787 г., стр. 95):

Рожденна тварь сия на свет бессильной выдрой;
Но ядом напоясь, который рыжет Нил,
Сравняться он хотел со баснословной гидрой:
Явился крокодил.

Но и во времена Пушкина сохранилась отчетливая семантика звериных образов. В «Горе от ума» Загорецкий в явлении 21-м говорит:

… … … … А если б, между нами,
          Был ценсором назначен я,
На басни бы налег; ox! басни смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
          Кто что ни говори:
Хотя животные, а все-таки цари.

Глава X «Капитанской дочки» называется «Осада города». Эпиграфом к ней идет:

Заняв луга и горы,
С вершины, как орел, бросал на град он взоры.
За станом повелел соорудить раскат,
И в нем перуны скрыв, в нощи призезть под град.
                    Херасков.

(Пушкин, т. IV, стр. 387.)

Осаду ведет Пугачев.

Здесь он в первый раз назван орлом.

Еще любопытней становится этот эпиграф, если проследить его происхождение.

У Хераскова он выглядит так:

Меж тем Российский Царь, заняв луга и горы;
С вершины, как орел, бросал ко граду взоры;
За станом повелел сооружить раскат,
И в нем перуны скрыв, в нощи привезть под град[6]

Место, из которого взят отрывок, рассказывает о том, как Иван Грозный брал Казань.

Мы видим, что ассоциировалось для Пушкина с образом Пугачева.

Насколько отчетливы были для Пушкина ассоциации Пугачев – Иван Грозный, видно из анализа эпиграфа к гл. VI – Пугачевщина:

Вы, молодые ребята, послушайте,
Что мы, старые старики, будем сказывати.
                    П е с н я.

(Пушкин, т. IV, стр. 354.)

Песня эта взята Пушкиным, вероятно, из собрания разных песен М. Чулкова (СПБ, 1770), напечатана она там на стр. 156 под № 125.

Привожу ее начало:

Вы, молодые робята послушайте,
Что мы стары старики будем сказывати,
Про грозного Царя Ивана про Васильевича,
Как он наш Государь Царь под Казань город ходил,
Под Казанку под реку подкопы подводил,
За Сулай за реку бочки с порохом катал,
А пушки и снаряды в чистом поле раставлял,
Ой Татаре по городу похаживают,
И всяко грубиянство оказывают,
Они грозному Царю насмехаются,
Ай не быть нашей Казани за белым за Царем.

С Пугачевым здесь ассоциируется именно Грозный.

Ассоциации эти отчасти объясняются тем, что Пугачев широко пользовался подкопом, хорошо зная минное дело. Таким образом было совпадение в тактике Грозного и Пугачева.

В главе V «Истории Пугачевского бунта» написано:

«Гарнизон приготовился; ожидали взрыва и приступа. Не прошло и двух часов, как вдруг подкоп был приведен в действо; колокольня тихо зашаталась. Нижняя палата развалилась и верхние шесть ярусов осели, подавив нескольких людей, находившихся близ колокольни». (Пушкин, т. V, стр. 334–335).

Песня, начинающаяся словами «Вы, молодые ребята…», тоже рассказывает о подкопе.

Окончательно уточнить отношение Пушкина к Пугачеву помогает нам XI глава, названная Пушкиным «Мятежная слобода».

Начинается она так:

В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп.
«Зачем пожаловать изволил в мой вертеп?»
Спросил он ласково.

А. Сумароков.

Я тщательно перечел Сумарокова, сразу не поверив в этот эпиграф. В нем ход стиха не сумароковский.