Заметки о прозе Пушкина

Друзья не понимали позиции поэта и не знали, что он видит через их головы.

4 августа 1825 г. князь П. А. Вяземский писал Пушкину из Ревеля в село Михайловское (Сочинения Пушкина, изд. Академии наук, Переписка, под ред. Д. П. Саитова, СПБ, 1906, т. 1, стр. 251–252).

Друг уговаривал Пушкина, он писал:

«Ты довольно вилял, но, как ни виляй…

Все придешь к тому же горю,
«Что велит нам умереть!»

Право, образумься, и вспомни – собаку Хемницера, которую каждый раз короче привязывали, есть еще и такая привязь, что разом угомонит дыхание…»

У Хемницера подходящих басен есть две.

Первая – это «Дворовая собака».

Собака сбежала к соседу. Сосед ее привязал.

Мораль басни:

          И поделом: зачем сбежала?
Вперед, собака, знай, когда еще не знала,
          Что многие умеют мягко стлать,
                    Да жостко спать.
Собаки добрые с двора на двор не рыщут,
          И от добра добра не ищут.

(Сочинения и письма Хемницера, СПБ, 1873, стр. 168–169.)

Вторая басня называется «Привязанная собака» Даю ее целиком:

В неволе неутешно быть:
                    Как не стараться
                    Свободу получить?
Да надобно за все подумав приниматься,
Чтобы беды большой от малой не нажить.

Собака привязи избавиться хотела,
          И привязь стала было рвать;
Не рвется привязь: грызть ее… и переела.
          Но тою ж привязью опять.
Которой связаны концы короче стали.
Короче прежнего собаку привязали.

(Там же, стр. 173.)

Думаю, что Вяземский имел в виду обе басни. Первая ближе предостерегает от побега за границу, вторая ближе подходит к письму.

Вяземский снова писал (6 сентября того же года), уговаривая Пушкина смириться:

«Стоит ли барахтаться, лягаться и упрямиться, стоит ли наделать шуму в околодке, чтобы поставить на своем и добро бы еще поставить на своем, а ничуть, чтобы только не уступить, и кому же? заботливой деятельности дружбы! Перед дружбой не стыдно и поподличать; даже сладостно, в чем можно без нарушения чести, и переломить себя в угоду ей» (Переписка, т. I, стр. 278).

Пушкина уговаривали долго и убедительно. Ему писали, чтобы он не верил в поддержку общественного мнения. Ему говорили: «Ты любуешься в гонении: у нас оно, как и авторское ремесло, еще не есть почетное звание, се n'est même pas du tout un ètat. Оно – звание только для немногих; для народа оно не существует. Гонение придает державную власть гонимому только там, где господствуют два раскола общественного мнения. У нас везде царствует одна православная церковь… Благородное несчастие не имеет еще кружка своего в месяцослове народа ребяческого, немного или много дикого и воспитанного в одних гостиных и прихожих… Пушкин по характеру своему; Пушкин, как блестящий пример превратностей различных, ничтожен в русском народе; за выкуп его никто не даст алтына, хотя по шести рублей и платится каждая его стихотворческая отрыжка. Мне все кажется, que vous comptez sans votre hôte и что ты служишь чему-то, чего у нас нет. Дон-Кишот нового рода, ты снимаешь шляпу, кладешь земные поклоны и набожничаешь перед ветряною мельницею, в которой не только бога, или святого, но и мельника не бывало» (там же, стр. 279–280).

Пушкина уговаривали: «плыви по течению».

Пушкин был выдан головою.

Исполнились его стихи:

И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.

(Подражания Корану, 1824.)

Об этих стихах напоминал Пушкину Рылеев в апреле 1825 г. (Переписка, т. I, стр. 205).

В «Истории города Глупова» рассказано, как выдали Пушкина.

Пушкин сдавался медленно.

Предан он был друзьями еще до разгрома декабристов.

Сопротивлялся он и после разгрома.

В январе 1826 г. он писал Жуковскому:

«… Положим, что Правительство и захочет прекратить мою опалу, с ним я готов уславливаться…»

«Мое будущее поведение зависит от обстоятельств, от обхождения со мною Правительства». (Переписка, т. I, стр. 318).

7 марта 1826 г. он снова пишет Жуковскому: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости» (там же, т. I, стр. 335).

Письмо это полуофициальное, Жуковский в это время состоял при дворе воспитателем наследника престола.

Вероятно, содержание письма обусловлено самим Жуковским и предназначено для показа. Последние строки представляют собою предел уступок Пушкина того времени.

Пушкин еще не смирился.

«Семейственный»– исторический роман и отход от него

I «Арап Петра Великого»