Заметки о русском (сборник)

Надпись, сделанная Томашевским на книге, подаренной им Пушкинскому Дому: «Не тебе, не тебе, а имени твоему». Тут и Священное Писание, и стихотворение Блока, начинающееся «Имя Пушкинского Дома…», и положение Пушкинского Дома в последние десятилетия.

Томашевский в уборной в день проработки «космополитов» в Пушкинском Доме: «Вот единственное место в Пушкинском Доме, где легко дышится».

Плохие чтецы стихов читают стихи «по словам» с выражением для каждого слова отдельно и разрывают логическую связь, портят ритм. Такое чтение «по словам» было принято у актеров Александрийского театра. Кошмар! Поэзия переставала существовать, оставалось одно «чтение», рокот голосов.

Поляки говорят: «дебронизированный портрет»: портрет, переставший быть бронзовым, – жизненно простой.

«Журналист своего воображения!» Так кто-то сказал об Одене.

Жидкое кофе, да еще теплое – ничего не может быть противнее. У немцев такое кофе называется «Bl"umchenkaffe» – кофе, через которое виден цветочек на дне чашки.

Все сущее не может быть доказано.

Из книги «Описание примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпеваемых российскими мореплавателями Флота, Капитан-Командором Головиным». Часть четвертая. СПб., 1853, с. 93: «Представляя верное описание сего происшествия, не хочу ни увеличивать ужасов, ни уменьшать их. Пусть каждый, носящий в сердце искру чувствительности, пожалеет о несчастных и иногда в молитвах своих попросит Бога, чтобы сохранил нас, бедных мореплавателей, от подобных случаев, грозящих нам в море ежечасно.

Из сего описания видно, что крушение брига „Фальк“ последовало от течи, а течь произошла от якоря, на кранбал отданного и пробившего лапою на волнении обшивные доски. С трудом можно поверить, чтобы при нынешнем состоянии мореплавания сыскался еще морской офицер, который не знал бы, что на ходу или при волнении непременно якорь должен отдавать с рустова и кранбал „вдруг“: опытные мореплаватели во всяком случае так поступают. Человек, вовсе не знакомый с морскою службою, взглянув на якорь, отданный на кранбал во время волнения или при большом ходе, подумал бы, что это острое орудие свешено нарочно для пробития корабельного дна».

Как хорошо написано! А если что непонятно, то и это хорошо: ищите в словарях; прекрасное занятие.

Где-то я читал, что Гитлер перед своими выступлениями возбуждал себя Баденвейлеровским маршем (подумать только – Баденвейлер, это курорт, где умер Чехов!), а затем выступал, имея перед собой ораторский пульт: нажимая на кнопки, он указывал моменты, когда должен быть произведен снимок, усилен свет прожекторов. От кнопок шло начало рукоплесканий, возгласов, выкриков.

Кто-то сказал: предметы тяготеют к центру земли добровольно, так как боятся одиночества.

Анекдот, рассказанный мне Г. В. Степановым. Врач: «Хорошо ли вы спите?» Пациент: «Очень. Я считаю до трех и засыпаю». Врач с изумлением: «Как? Только до трех?» Пациент: «Ну, иногда до полчетвертого».

Многие из анекдотов о «профессорской» рассеянности Кулакова приписываются в Болгарии профессору Балабану. Но вот неизвестный в России сюжет. Балабан зашел к кустарю с просьбой укоротить трость, но потребовал укоротить ее с верхнего конца: «Она же мне высока сверху; низ мне не мешает».

Шоп (исконный житель окрестностей Софии в Болгарии) говорит: «Когда все хорошо, это не все хорошо!»

Аргументация шопа (в болгарском анекдоте): «Ну да, волк увел овцу, а не пригласил ее с собой пойти. Ну да, в лес, а не на бал. Ну да, волк съел овцу, – не могла же овца съесть волка».

Старый польско-еврейский анекдот: А. – «Сшейте мне побыстрее костюм». Б. – «Будет готов через две недели». А. – «Но Господь Бог создал мир всего за неделю?» Б. – «Но что это за мир!»

Международное общение в области анекдотов общеизвестно. Сюжеты анекдотов ирландских, еврейских, русских часто переходят в другие страны. Но можно предполагать и самозарождение одинаковых сюжетов. В старое время в России был известен рассказ об иностранце, который удивлялся: в России все железнодорожные станции называются одинаково – «Кипяток». И действительно, я еще помню время, когда вывеска «Кипяток» всегда висела на станциях на самом видном месте и к ней из остановившегося поезда устремлялись с чайниками услужливые молодые люди, приносившие кипяток для всех пассажиров своего купе.

А вот что рассказывает Питер Устинов в своей автобиографии «Уважаемый Я» о впечатлении своей матери, впервые приехавшей в Англию: «Охватившее ее ощущение какого-то кафкианского ужаса тем более усиливалось, что все минуемые поездом станции имели, казалось, одинаковые названия: „Боврия“. Придется объяснить непосвященным, что „Боврия“ – марка превосходного бульонного концентрата. Будучи продуктом частной предпринимательской инициативы в чрезвычайно конкурентоспособном капиталистическом обществе, концентрат широко и броско рекламировался, в отличие от названий железнодорожных станций, которые, хотя тоже являясь частной собственностью, тяготели скрывать свои названия под слоями грязи и пыли, поскольку прямых конкурентов не имели».