Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора

А из Каргополя на открытом грузовике мы отправились в местечко Ошевенск – там жила двоюродная бабка моей будущей жены. Еще из достопримечательностей там был недействующий Ошевенский монастырь. Ошевенск оказался уж совсем неземным чудом. Огромная деревня, а жило в ней всего три бабки. Деревянные дома размером с пятиэтажки и баньки вдоль замерзшей маленькой речки. Бабки нам баньку затопили, а потом стол накрыли. А на столе и шанежки, и рыбник, и латка, и царские соленые рыжики. Рыжики эти, между прочим, раньше мужики собирали ночью, босиком. Нащупывали их твердые сопливые тельца пальцами ног. Царский рыжик должен был проходить целиком в горлышко бутылки. Поэтому-то его ночью и собирали, к утру он уже вырастал. Стоит ли здесь говорить знатокам, что лучшей закуски под водку нет. А незнатокам все равно, пусть они водку кока-колой запивают. Потом нам бабки частушки пели матерные и все веселились-веселились. По большей части бабки.

Через год я женился. Шура стал главным архитектором маленького, но известного города под Москвой. Но его я не видел уже очень давно, а Юру М. я тогда видел вроде бы в последний раз. Он вскоре разбился на своих «Жигулях». Под Новый год – 31 декабря. Торопился его встретить. И с собой еще двух попутчиков случайных прихватил. Попутчики тоже торопились, но совсем не туда, куда попали с Юрой. На похоронах плакали все девушки МАРХИ. Юра М. был яркий и любвеобильный. А с Лешей мы продолжаем путешествовать. По Марокко, Швейцарии, Сицилии. У нас теперь другие увлечения. Он много лет не пьет и сидит за рулем, а я рядом в качестве штурмана, не всегда трезвого. Вот ведет Леша машину и говорит: «А мог ли ты, Андрюша, представить себе, когда мы с тобой сидели за одной партой, что я буду катать тебя по дорогам…?» – «Нет, – отвечаю я, – не мог. А помнишь ты, Леша, поездку в Каргополь?..» И мы начинаем вспоминать все, что только что вами прочитано. А за окном машины Марокко, Сицилия, Швейцария. А на заднем сиденье контролирует весь этот рассказ моя жена, которая родилась в Каргополе.

Вагон 10. Романтическое путешествие

Поезд из Москвы шел до станции с красивым названием Серебряные Пруды. Звонко, прозрачно и романтично. Да и я был тоже романтичным юношей. Впрочем, почему был? Юношей я перестал быть, конечно, но романтика, по-моему, никуда не делась. Хотя могла бы… За окном вагона проносилось бабье лето. И внутри нас тоже было бабье лето. И золотистый, как оно, портвейн. А что еще надо для отличного настроения? Сейчас мы небольшой веселой компанией доедем до пункта назначения, а там каждый из нас по одному отправится врачом в свой картофельный отряд, в смысле в отряд, убирающий картошку. А что? Не страшно. Мы же уже много знаем, и надо же когда-то наконец начинать самостоятельную практику. Соврал. Страшновато было. Но пока мы вместе и за окном бабье лето – не страшно.

И вот Серебряные Пруды. А там выясняется, что картофельные отряды еще не прибыли и нам надо пожить дня два в вагоне. Это, доложу я вам, отдельное ощущение. На путях в тупике стоит вагон, и ты там живешь в купе. Твой вагон стоит, а вокруг пути и путей много. И по ним все куда-то едут, а твой вагон стоит. Он стоит, окруженный путями, и ты ходишь через эти пути и возвращаешься в свой вагон, который где был, там и остался. А вокруг гудки, стук колес и круглосуточный женский голос сверху. Я никогда не мог понять, откуда берется этот женский голос. Громкий, гулкий, важный. Он с детства мне нравился, и мне до сих пор кажется, что принадлежит он одному человеку. Или не человеку? Или даже неловко подумать кому. Может быть, Ему? Может быть, у Него женский голос? Загадочные обрывки фраз, цифры. Голос руководит жизнью этого железнодорожного мира. Но что-то я расфилософствовался. А между тем студентки первого курса строительного института в количестве ста пятидесяти человек уже ждут врача, и он к ним прибыл. Молодой и красивый. Поселили меня в одну комнату с преподавателями. Человека четыре их было, по-моему, и все доценты. И еще с нами проживала стая сумасшедших, огромных, жирных мух. Справиться с ними было невозможно. Они, мухи, ужасно кусались. Чудовищно кусались! Я тогда выяснил, что мухи, оказывается, кусаются осенью, потому что у них брачный период. Он, оказывается, протекает у всех по-разному. А я, романтик, всего этого не знал. В комнате находиться было невозможно, и целый день я где-то пропадал. Сначала сидел на приеме, потом в деревенской библиотеке. Мух там почему-то не было. Видимо, книги их не очень интересовали. И еще я любил наблюдать за курами. Я и сейчас люблю за ними наблюдать. Как они важно ходят, как смотрят боком, как лапку многозначительно поджимают. Я про кур нарисовал много карикатур. Несколько сотен. Я даже предположил, что никто не знает продолжительности жизни этой умной птицы, так как она всегда погибает в расцвете сил и без остатка отдает себя людям. Как-то я пришел домой очень поздно. Свет был погашен. Доценты спали. Мухи вроде тоже. Я разделся. Вдруг один доцент говорит: