Заметки путевого Обходчика

– Ты как здесь оказался? – поинтересовался я. Мы, отмахав парочку километров, устроились передохнуть. В рюкзаке у Оберона нашлись кое-какие припасы, и он радушно поделился с нами. Жестяная банка каши с тушенкой была пущена им по кругу, и каждый по очереди прикладывался к сему экзотичному, по нашим-то временам, блюду. Лена блаженно вытянула ноги и, прикрыв глаза, поспешно, побольше нашего, наворачивала ложку за ложкой. Словно и не было недавнего волнения. На приветствие диггера, которому я не преминул ее представить, лишь вяло, и весьма, кстати, насторожено, кивнула. – К Кужьмичу шел – его рот был набит до отказа, и он еле сумел выдавить из себя эту информацию. – Я к этому гаду больше ни ногой! – я с силой стукнул ручкой ложки по полу, и пыльный бетон отозвался противным скрежетом. – А чего так? – Оберон округлил глаза. – Так это он за мной и гнался. Сказал начальнику, что меня… – я чуть было не рассказал Оберону про то, что меня ищут по всей Ганзе. Но осекся, вовремя прикусив язык. Мало ли, может он тоже захочет получить за меня вознаграждение. – Короче, заложил меня по полной – выкрутился я. – Видел я твою фотокарточку – сказал он, пристально всматриваясь мне в глаза. И моя рука как бы непроизвольно потянулась за автоматом. Оберон заметил этот мой жест и криво усмехнулся. – Да, Обходчик, ты здесь совсем одичал. И отупел к тому же – сам он и не думал притрагиваться к оружию, которое прислонил к стене рядом с собой. Лена даже перестала жевать, недоуменно переводя взгляд от одного к другому. – Захоти я тебя сдать, ты б уже давно валялся спеленатый, аки младенец. – Так уж и валялся – у меня взыграло задетое самолюбие. – Да ты сам мне в руки прямо в руки шел. Мне только и оставалось, что хорошенько наподдать тебе, по твоей туповатой башке – он специально сделал ударение на слове «туповатой». Видать мое недоверие задело его не меньше. – А меня, как я понимаю, ты в расчет не берешь – Лена отложила наконец-то ложку, и гневно уставилась на Оберона. Ее ноздри хищно раздувались, а глаза наоборот, опасно сузились до той, критической отметки, когда в них уже ничего прочесть нельзя. Но неизвестность как раз наибольше и пугает. – Упаси Бог – Оберон поднял обе руки вверх, а его лицо немного смягчилось. – Да если б я сразу увидел, что у него – небрежно кивнул головой в мою сторону – такой напарник… вернее напарница – в голосе проскользнули заигрывающие нотки. – Я бы непременно сразу сдался. – Шут – выпалила она, сразу напомнив мне ту, встреченную мною на Проспекте Мира, девушку. – И пижон – добавила после секундной паузы. Оберон моментально сник, словно из него, как из надувного шара, в раз выпустили весь воздух. – И тут облом – выдавил из себя, и снова взялся за банку. Но, оказывается, пока я с ним спорил, Лена успела полностью, до зеркально блеска, оприходовать ее содержимое. Его лицо при этом приняло такое выражение, что я не удержался и громко захохотал. Вторя мне, засмеялась и Лена. А потом и сам Оберон, отбросив пустую тару, зашелся в громком гоготе.

Организму свойственно расслабляться по-разному. И как утверждали некогда эскулапы, именно пять минут здорового смеха могут облегчить, и даже продлить нашу жизнь. Особенно после стресса. А если учесть, что тех стрессов у меня и у Лены (за Оберона не могу ручаться) было немало, то и расслабуха требовалась полная. До слез. До икоты. До спазмов в животе. – Ты… га-га-га – я согнулся в три погибели, держась за живот. – Ты… бы видел свое лицо… га-га-га… пижон… га-га-га… – у меня уже не хватало воздуха, и я гыкал и мычал, не в силах успокоиться. – П-пока…. гы-гы-гы – Оберон колотил рукой по полу, словно это могло помочь унять разбушевавшееся не в меру веселье – п-пока… мы.. гы-гы-гы… с тобой спорили, она все подчистую… прикинь. – Б-будете… ха-ха-ха… знать, как от трапезы отвлекаться… на всякую фиг-фиг- фигню – Лена в очередной раз вытерла слезы, градом катившиеся по ее щекам.