Пустынная дорога. Фонари в молоке. Гриши[38] нет, Беллы[39] нет, Игорёк[40]уехал далеко. И Дима[41] уехал, и полковник-связист. И Женя[42] мне никогда не позвонит…
Глажу фотографию Наташи[43], украденную в Москве. Милое лицо. Она права: я её люблю. Но надо расставаться…
Как сказать Васе[44]? Как сказать Чуде? Ничего не говорить. Это наши с ней дела…
Наша судьба до смерти зависит от нас, но в большой степени и от других. Наша судьба после смерти зависит от других, но в большой степени и от нас.
Предынфарктное состояние — это все годы, прожитые до инфаркта.
На секретариате Союза писателей Марков разрешил издать полное собрание сочинений Тютчева. А вот Тютчев не разрешил бы издавать полное собрание сочинений Маркова.
«Дети Солнца» — пьеса мнимо глубокая, очень примитивная.
Известный деятель Международного броуновского движения.
Полностью разложившийся труп комара.
Миша Рощин[45] напечатал в «Неделе» рассказ «Синий краб». Рассказ вяловатый, с придуманной моралью, но одно сравнение поразило точностью, какую найдёшь разве что у Бунина, или Набокова: «медуза цвета стакана, из которого вылили молоко». Здорово! Молодец!
Саша Романов хочет писать «Королёва» для «ЖЗЛ». Это всё равно, как я бы захотел написать «Божественную комедию».
Завлаб Чугунов однажды с похмелья подумал, что недурно было бы быть похороненным в Вестминстерском аббатстве, и испугался тут же, не в силах понять, почему его посетила мысль столь дерзкая и не связанная ни с какими реалиями его нынешнего бытия.
— Настоящий мужчина, генецвале, это мужчина, у которого есть «Волга», понимаешь? И этот мужчина достаёт руками до середины её крыши, когда моет её… Притом что у неё новые рессоры, понимаешь?..
Перечитал все письма Жени[46], полночи читал. Дурна ли она, умна ли, талантлива, — всё пустое по сравнению с её ненасытной жаждой меня. Нет, не в постели — в жизни! А я этого не понял, я это со свойственной мне близорукостью, проглядел, а теперь в оправдание себя представляю её разрушительницей моего семейного очага, между тем, как разрушителем, — и не очага вонючего, а четырёх человеческих жизней, являюсь я один. Бог покарает меня и будет прав. И единственно, что могу просить у Него сегодня как высшую милость, дать мне два, ну три года, очень нужных мне в этом суетном мире.
Читал письма и выпустил из конвертов какой-то запах (хотя она не душилась духами), и теперь не могу уснуть.
Я слабый, я очень слабый оказался. Я окружён стойкой неприязнью (Ариадна Васильевна, Наташа, Лена), и отрада — дети. Носятся, кричат, как весенние грачи…
Вчера сплоховал: звонил Жене[47], слышал её голос. Господи, что же будет зимой, когда дети уедут, когда я твёрдо буду знать, что с Женей сейчас лежит румяный парень, крепкий, толстый… Господи, дай мне силы пережить всё, написать «Королёва», и тогда призови меня к себе, Господи! Или сам приду…
Придумал замечательную рифму: капитализм — алкоголизм.
Господи, сделай так, чтобы она приехала, обняла меня крепко-крепко, сказала, что никому не отдаст… Как бы было хорошо!
Название для танка: «Таракан».
24 мая. В Голубом зале «КП» грандиозная «Фронтовая землянка» в честь 60-летия «Комсомолки».
Книжка 104
Июль — август 1985 г.
Идея третьей поездки на Соловецкие острова пришла мне в голову ещё много лет назад, когда я понял, что по существу не знаю моих старших сыновей, покинутых мною, когда одному из них было 10, а другому — 6 лет. Кроме того, мне хотелось потеснее свести их с младшеньким — Дмитрием, которого родил я поздно и которому грозило одиночество в женском окружении, особенно опасном при его мягком и неустойчивом характере. И вот в первое же лето после возвращения Александра из армии, я решил отправиться на Соловки. Загодя рассчитывая свои поездки по Нечерноземью, я припас Архангельскую область на осень 1984-го и до визита на Соловки посетил областное УВД, беседовал с генералом Вдовиным — архангельским полицмейстером, который свёл меня с главным соловецким милиционером Юрием Васильевичем Бурмаковым.