Торжественное заседание в городском театре. На следующий день нам с Наташей определили ехать выступать на мебельную фабрику. Я понял, что рассказывать мне о Сергее Павловиче глупо, коль скоро со мною его родная дочь. Я рассказывал о перспективах космонавтики вообще. Наташа выступала до меня. Я понял, что можно так построить своё выступление, что не произнося ни одного слова лжи, поставить всё с ног на голову: «Папа с мамой познакомились в Одессе в стройпрофшколе… Папа увлекался планеризмом… Мама окончила медицинский… Потом я родилась… Потом папу посадили… Потом папа уехал в Германию, и мы с мамой к нему ездили… Потом папа работал в Подлипках под Москвой, строил ракеты и космические корабли…» Всё верно! Ни слова лжи! Но ни слова о разводе, ни слова о неприязни к отцу, которого она знать не хотела все годы отрочества, да и в зрелые годы, настолько, что даже не пригласила отца на собственную свадьбу! Бросала телефонную трубку, когда он ей звонил! В машине после выступлений говорю ей:
— Наташа, ты — единственная дочь Сергея Павловича. Как думаешь, ему было бы приятно слушать твоё выступление? Ну почему ни слова о Нине Ивановне, с которой твой отец прожил дольше, чем с мамой? Словно её вообще не было! Почему нельзя сказать: «После войны семья наша распалась, отец женился во второй раз, мама вышла замуж, меня воспитал отчим, с отцом мы виделись не часто и только в последние годы его жизни…»? Почему так нельзя сказать?..
Наташа в ответ молчала. Я почувствовал, что она очень мною недовольна.
Руководить молодёжью — величайшее искусство, где требуется ничего не разрешать и ничего не запрещать.
Правительственный концерт — это парад, только там в мундирах, а тут в костюмах. Относиться серьёзно к таким концертам я не могу. Как и к парадам.
Боюсь ли смерти? Не хочу её, но не боюсь… Школьником переживал, что кончаются каникулы, но утешением был переезд с дачи — замечательное путешествие на грузовике среди каких-то мягких узлов, оцинкованной детской ванночки с кастрюлями. Вот и тут что-то похожее. Ведь сам факт смерти очень интересен. Как это вдруг, я был — и вот меня уже нет. Хочу умереть быстро, но не мгновенно, чтобы успеть понять этот переход в небытиё.
Мы очень гордимся тем, что в стране у нас много читают. Везде читают: в метро, в автобусах, чуть ли не под душем читают. Но ведь надо ещё выяснить, что читают?
Авиаконструктор Борис Иванович Черановский (1896–1960). Закончил в Киеве художественное училище. В 1918 году задумал самолёт-крыло, в 1921-м проектировал мускулолёт, в 1922-м — БИЧ-1 (Бор. Ив. Черановский) — «летающее крыло». БИЧ-1 в 1923 году был в Коктебеле, но не летал. В 1924 году спроектировал планер БИЧ-2, на котором лётчик Б. Н. Кудрин совершил в Коктебеле 27 полётов. В 1926 году сделал БИЧ-3 — самолёт с тянущим винтом, который, однако, работал ненадёжно, и Кудрин не сумел продержать его в воздухе более 8 минут. Первый в мире полёт бесхвостки состоялся 3 февраля 1926 года. Новую бесхвостку — БИЧ-7А строили в Военно-воздушной академии им. Жуковского. В конце 1928 года Черановский построил лёгкомоторный самолёт БИЧ-20, в 1929-м — планер «Дракон» с параболическим крылом, затем БИЧ-14 — двухмоторный самолёт с экипажем в 5 человек. В период с 1928 по 1933 год Черановский построил множество планеров, отыскивая оптимальный вариант «летающего крыла». На его БИЧ-8, первом в мире самолёте с треугольным в плане крылом, летал Королёв. В феврале 1932 года — августе 1933 года Королёв испытывает мотопланер БИЧ-1 1. В 1937 году Черановский увлёкся орнитоптерами. В итоге ни один самолёт Черановского не пошёл в серию, хотя 6 его самолётов и 10 планеров летали. Его на всю жизнь заворожила мечта о «летающем крыле», он не видел всех недостатков этой схемы, главнейшим из которых была неустойчивость в полёте.
Не знаю, где он был во время войны, но в 1946–1947 годах Черановский имел в МАИ собственное КБ, где проектировал сверхзвуковой самолёт. Он совершенно не умел, не мог работать в коллективе, был убежденным индивидуалистом с весьма трудным характером. Умирал в полной бедности, непризнанным и озлобленным. Королёв и Тихонравов ездили к нему домой, хотели как-то помочь, но он категорически отверг всякую помощь.
В Нижнем Тагиле, глядя сверху на огромный ковш с расплавленным металлом, я подумал вдруг, а что будет, если нырнуть в этот ковш? Но ведь ещё до того, как я исчезну, погрузиться в эту белую светящуюся жидкость я не смогу. Привычные нам жидкости имеют в сравнении с нашим телом меньшую плотность, что и позволяет нам плавать и нырять. Этот бытовой опыт мы распространяем на все жидкости вообще. Занятно, наверное, было бы поплескаться в ртути, да отравишься к чёртовой матери…
Итак, несколько слов о моих сперматозоидах. Их подвижность вовсе неплоха: через час бегают 76 %! В одном миллилитре их 150 миллионов. За два приёма я мог бы удвоить население СССР.