Заметки ветеринара

В школе я числилась в первых красавицах, и хотя мне это льстило, на самом деле, это не играло никакой роли, потому что в голове у меня бродили совершенно другие мысли. Я была странная, себе на уме и порой сама не понимала, чего хочу. Возможно, именно это и придавало особый оттенок моему образу, высокой, большой, задумчивой дылде с белозубой улыбкой, в которую влюблялись и однокурсники, и малышня, и даже преподаватели. На последних классах только ленивый не отправил мне секретной записки с объяснением в любви. Это сейчас требуется время, чтоб влюбиться и решиться. Раньше не влюблялись, а сразу решались и любили до гробовой доски. Но я не читала глупых записок, потому что осенью, перед самым выпуском, влюбилась по самые уши в одного заезжего командировочного журналиста, который освещал в своей газете строительство какого-то очень важного объекта в нашем регионе, и поэтому на время его командировки забывала не только про уроки и занятия, а как меня звали.

Она посмотрела на свои большие ухоженные руки с идеальным маникюром.

– Мы познакомились в парке. Он шел в своем кожаном черном пальто, какие сейчас уже не в моде, и полы его разгоняли желтые уже листья той осени. Я влюбилась сразу. В его черные волосы, черное кожаное пальто, его наглый, раздевающий всех и вся на ходу взгляд, его черченые бордовые губы, которые уже в этот вечер целовали меня, покорную. Это был мой первый поцелуй.

Конечно, он был женат. И, уверена, не один раз. Конечно, он был бабником. Но тогда это не имело никакого значения, будь он женат хоть тысячу раз и имей хоть тысячу жен и наложниц, детей, долгов, скелетов в шкафу. У меня случилось помрачение рассудка. Я чувствовала, как кипятится кровь, как затуманивается разум, как зрение из всего видимого выделяет только его образ.

Мама отметила у меня высокую температуру и, забеспокоившись, повела к врачу, но ни жаропонижающие, ни компрессы не помогали. Я заболела Сергеем.

В школе начались первые приготовления к выпускным экзаменам, репетиции последнего звонка и бала, наконец, основные тренировки в решающих забегах и соревнованиях, где я числилась в главных фаворитках, героинях, победительницах. Но я могла появляться в школе, только когда Сергей уезжал в столицу сдавать материал. По его возвращении не помнила ничего: ни расписаний, ни явок, ни что ела утром, днем или вечером. День сменялся другим и запоминался только событиями, связанными с его образом и участием.

Учителя и родители забили тревогу. Одна из лучших учениц, спортсменка, комсомолка, похудела, осунулась, заболела! И никто не знал правды, а если б даже узнал, не поверил, что Таня Вилочкина, это моя девичья фамилия, отчаянно влюбилась в женатого мужчину почти на пятнадцать лет старше себя. Это стало ее болезнью: потеря веса, синяки под глазами, фиолетовые пятнышки на шее от страстных поцелуев, которых не должна была бы познать старшеклассница в свои шестнадцать лет.

Мой задумчивый, потерянный вид только еще больше окутывал тайной и какой-то магией мой образ перед другими учениками. У меня почти не осталось подруг, ведь я никому не могла рассказать про Него! Про мою страстную, отчаянную, несущую беду любовь.

Сергей любил меня так, как больше, я знала, меня не будет любить никто. Мы составляли какой-то симбиоз тел и душ, превращались в единое неразлучное целое, сцеплялись, словно змеи в тугой клубок, удушая друг друга ласками и поцелуями. Он часто говорил, что не испытывал ничего подобного ни с одной женщиной до меня, даже взрослой и опытной. Я верила ему. Потому что чувствовала – это правда. Правда, которая убивает меня, потому что дни становились чернее ночи, если мы не виделись.

Со мною пытались говорить, лечить, водили к психологу. Мама, советская женщина, – прокурор хохотнула, воспоминая обеспокоенную родительницу. – Даже повела к гадалке, которая только подтвердила, что над моей головой сгустились свинцовые тучи, несущие смерть и разрушение. И смерть отныне никогда не оставит меня, – прокурор многозначительно подмигнула, намекая на сложную профессию, напрямую связанную со смертью.

Мы с Лосей слегка похолодели от таких речей, даже сенбернар почувствовал накал в голосе хозяйки и пришел облизать ее большие красивые руки.

– Но разве кто-то мог бы справиться с моим характером и любовью? – Татьяна Викторовна иронично улыбнулась. – Сам дьявол бы не смог меня сломить, никакими пытками выведать правду. Я сама решала свою судьбу. Хотя и знала, что все больше и больше опускаюсь в ад.

Шли дни, похожие друг на друга, утром я просыпалась, чтобы начать считать часы до вечера, до нашей встречи… Вновь кинуться к нему в объятия, чтоб он снова своими твердыми руками схватил меня за плечи, полностью завладел моим юным телом, холодеющим от его горячих поцелуев.