Замки баварского короля

Наутро Парсифаль обнаружил, что замок словно вымер — вокруг нет никого, ни рыцарей, ни прекрасных дев. В гневе он вскочил на коня и покинул зачарованное место. Но с тех пор не знал он покоя, его душа стремилась обрести Святой Грааль, который он потерял, не выдержав испытания на сострадание. «Сколько длились его скитания на этот раз, он не знал. Однажды утром навстречу ему попалась небольшая процессия. Это были пилигримы, одетые в простые власяницы, но хоть босые ноги их утопали в снегу, однако, по-видимому, они ничуть не мерзли. Впереди шагал старый седобородый рыцарь с юношески свежим лицом»^{76}. Он показал Парсифа-лю дорогу к пещере, в которой живет отшельник по имени Треврицент. Этот благочестивый человек и открыл перед Парсифалем вожделенную тайну Святого Грааля. Хранителем святыни был Титурель, который в свою очередь передал Грааль своему сыну Фримутелю, которому наследовал его сын Анфортас[66]. Герцелойда, мать Парсифаля, приходилась Анфортасу сестрой… Треврицент рассказывает Парсифалю, что «в Мунсальвеше — замке Святого Грааля — живет много отважных рыцарей. Вступая с кем-либо в бой, они делают это не ради собственного удовольствия, а во имя искупления своих грехов… Источником их существования является таинственный камень небывалой чистоты… Сила, заключенная в нем, такова, что некогда обратила в пепел птицу Феникс, а затем вновь возродила ее такой же прекрасной, как и прежде. Стоит человеку лишь раз увидеть этот камень — и всю последующую неделю он неподвластен смерти, как бы тяжело ни был болен. Кроме того, те, кто видит Грааль, никогда не старятся… Вот этот-то камень и зовется Граалем… Смирение — это первая добродетель, которую требует Грааль. Гордыню он решительно отвергает»^{77}. Далее отшельник, продолжая свой рассказ, сообщает Парсифалю, что нынешний король Грааля Анфортас был ранен отравленным копьем в битве с язычником. И когда все рыцари Грааля, коленопреклоненные, молили Грааль вернуть здоровье королю, на священном камне появилась надпись, которая гласила, что в замок скоро явится неизвестный рыцарь, он спросит о причине страданий короля, и тот сразу исцелится. Причем никто из рыцарей не должен побуждать его задать вожделенный вопрос, тот должен сделать это по доброй воле. Если вопрос прозвучит, этот рыцарь займет место Анфортаса на престоле Грааля…

Нойшванштайн

Здесь мы прервем пересказ легенды о Парсифале, тем более что финал ее нам уже известен. И сделать это нас побуждают картины Зала Певцов. Среди них нет продолжения и тем более финала предания. Все основные испытания и грядущая победа для Парсифаля еще впереди. Мы видим лишь, как он первый раз проходит, но не выдерживает свой главный экзамен на сострадание. Наверное, это ключевой момент не только в символическом оформлении Зала Певцов, но всего Нойшванштайна. Король, который истово молился за своих подданных в тишине Молельни, просил силою искусства о сострадании к себе самому и так и не дождался его. Окружающие Людвига придворные и те, кто называл себя его друзьями — включая и самого Вагнера, недаром сюжеты картин взяты не из его оперы, а из средневековой легенды, — не задали королю единственно важного вопроса: «Отчего он так страдает?» А потом задавать этот вопрос стало уже некому. Вот почему в сакральном смысле последний король-романтик, последний служитель Рыцарства так и не смог найти себе преемника и, одинокий, навечно унес священную тайну с собой в могилу.

В 1876 году Людвиг признавался в одном из своих писем: «Вы не можете поверить, как я бываю глубоко несчастлив. Весел и доволен я могу быть только среди природы, в моих милых горах; в противном городе грустен и в высшей степени меланхоличен, чувствуя себя вполне одиноким. Я не могу жить в атмосфере этой могилы; моя душа ищет свободы. Там, где альпийские розы блекнут, как в болотных миазмах, там нет жизни; она в блеске солнца, в благоухании воздуха! Долго оставаться в Мюнхене было бы для меня смертью…»^{78}

«Это мой герой! — сказал однажды Людвиг о Парсифа-ле. — Когда-то я избрал Зигфрида; но он в своей несокрушимой силе торжествовал надо всем, тогда как Парсифаль склоняется перед верховным могуществом!.».^{79}