Вот только в душе короля происходит глубокий надлом, гораздо более болезненный, чем при разрыве с Вагнером. Его империя
рушилась, его идеалы безжалостно растоптаны прусским сапогом. Отчаяние овладевает Людвигом. Его гордая самолюбивая натура не в состоянии осознать, что отныне он лишь «пешка в большой игре». Времена абсолютизма канули в лету. Он никогда не сможет построить свое идеальное королевство на земле.Выход Людвиг II находит весьма своеобразный. «Отныне он король в беспредельных областях своей фантазии, и свое королевство он строит в горах, среди великолепных замков, среди величественной природы, среди простого, ничего от него не требующего народа. Людвиг делается Королем Альп!»{88}
. Для любого другого человека подобное «решение» проблемы было бы идеальным. Но трагедия Людвига II состояла в том, что он был королем. А стало быть, не имел права жить собственной жизнью. Но в то же время он оправдывал себя тем, что как монарх он уже не нужен своей стране, для которой и так сделал все, что мог. Настоящий глава Германии, а, значит, и Баварии, отныне Вильгельм. И, конечно, Бисмарк. Именно они реально определяют политику. А быть лишь номинальной фигурой, шутом на придворном спектакле, марионеточным королем Людвиг II просто не мог. А раз так, раз он не может быть настоящим королем Баварии, значит, он станет королем самого себя.Людвиг II начинает стремительно строить собственную империю.
Если первоначально Нойшванштайн, строительство которого шло полным ходом, был задуман как храм Искусства, как убежище для души, то теперь планы короля меняются. Он начинает мыслить более глобально.Почти все, кто посещает замки Людвига II и видит, что король, не доведя до конца один проект, кидался к следующему, затем к еще одному, и каждый новый замок задумывался все более грандиозным и роскошным, в лучшем случае задаются вопросом: зачем Людвигу это было надо; не проще ли было полностью отстроить и отделать хотя бы что-то одно? А в худшем видят в этом проявление его душевного недуга. Однако «проявлением душевного недуга» можно считать только лишь сам факт бегства от ненавистной королю действительности в идеальный мир фантазии. Разброс же интересов и обилие самых различных проектов в этом ключе выглядят не просто логичными, а совершенно необходимыми. Людвиг II строил параллельную Баварию,
ту Баварию, в которой он действительно был бы королем. Он не мог ограничиться «чем-то одним». Все грани его богатой натуры должны были быть воплощены в реальности. Король словно предчувствовал свою скорую кончину и торопился. Торопился оставить после себя свой настоящий портрет, а не ту карикатуру, которой представлялось ему его нынешнее царствование. Сложенный из многочисленных кусочков, «пазлов», каждый из которых сам по себе являлся бы шедевром архитектурной и художественной мысли, портрет настоящего последнего истинного короля оставался бы потомкам как памятник величию и победе духа над низменным бренным существованием. Король торопился, и все равно не успел…Мы уже говорили, что сердце Людвига II было верно трем основным идеалам, каждый из которых нашел свое воплощение в одном из замков, построенных королем. Нойшванштайн, с которым мы уже познакомились, стал символом средневековой рыцарской романтики; в нем «живут» не сами вагнеровские герои, а их древние «предки». В замке Херренкимзее, о котором мы еще будем говорить, олицетворена абсолютная королевская власть, тот идеал монархии, достичь которого Людвигу II было изначально не суждено… Линдерхоф, куда теперь лежит наш путь, стал памятником двум кумирам Людвига II — Рихарду Вагнеру и Людовику XIV. Причем именно здесь можно не только увидеть, но и почувствовать, как постепенно композитор уступает свое «лидерство» в душе короля французскому монарху…
Кстати, интересно отметить, что в своих кумирах Людвиг восхищался только идеями,
носителями которых они являлись. Людвиг не старался слепо копировать их образ жизни, их вкусы, их пристрастия, как происходит обычно с «талантами и их поклонниками». «Какое сходство было между Людвигом II и Людовиком XIV? Людовик XIV любил охоту, карточную игру и женщин. Людвиг II никогда не охотился, не играл и был равнодушен к женской красоте»{89}. Мы уже вскользь упоминали об отвращении Людвига II к охоте. Более того, известно, что, приезжая зимой в Линдерхоф, король ходил в лес и собственноручно кормил хлебом встречавшихся ему на прогулке диких коз, доверчиво подходивших к нему. Или же, не встретив никого, оставлял им корм на дорожке. Любовь к природе позволяла королю видеть и глубоко чувствовать ее красоту. Поэтому для своих будущих замков-владений он выбирал самые живописные уголки родной Баварии.