Замки

– Выполни мою просьбу, и я стану тебе верным другом, – Амальда улыбнулась, обнажив мятые десны. – Никто не знает лучше меня, что напиток из чайного гриба изгоняет камни из почек и очищает разум, а целительная зеленая плесень хорошо растет на кукурузных початках. – Когда она говорила, вместе с ней говорило все тело. Она выпадала вперед, пританцовывала бедрами и размахивала руками. Её пальцы пережимали многочисленные золотые кольца.

– Тот, кто думает, что знает, – ничего не знает, – Чипатиак достал из кармана плаща деревянную шкатулку, сел на мешок с картошкой и жестом пригласил Амальду сесть рядом. – Сыграй со мной в го. Ты ведь умеешь.

Амальда не стала спрашивать, откуда он знал. Может, её давнишнее проживание в «женском доме» выдало клеймо на левой щеке, которое она пыталась скрыть шрамом, опалив лицо горящей золой. А может, он и вправду ясновидящий?

Амальде было восемнадцать, когда она оказалась между молотом и наковальней.

Хозяйка «женского дома» – фрау Блот, дочь знаменитого торговца шелком Томаса Блота, привнесшего в их семью культуру игры в го, диковинный вкус дыни и бокалы из самаркандского стекла. Мать фрау Блот – повитуха по имени Ба-ба, которая нашла свое дитя у реки после десяти лет бесплотных попыток и сотни принятых родов.

Жизнь в «переулке роз» у самой городской стены била ключом. Ворота было приказано отворять в четыре часа пополудни и закрывать утром в девять. В канун воскресенья, а также во время всех постов – учреждение не работало. Нарушителей ожидало изгнание из города. Если все соблюдали правила – в доме царил порядок. Деньги, заработанные днем, доставались девушке, ночной заработок делился с хозяйкой. Покрывала и украшения иногда оставались в подарок. Было запрещено выходить из дома, а также сидеть на пороге и даже выглядывать из окон! До наступления заката горожанам не нравится встречаться со своими желаниями.

Локоны требовалось остричь, голову – покрывать накидкой или носить желтый чепец (цвет продажной любви).

Фрау Блот – хозяйка борделя, женщина исполинских размеров, низкого голоса и умения давать такие хлесткие пощечины, что ни один пьянчужка не осмеливался с ней связаться, – была добропорядочной горожанкой. Она исправно платила пошлину казне и даже единственному духовному учреждению в их маленьком городке! А когда давала магистрату клятву: «быть верной городу и честной перед ним», пошел дождь, и хлеба́ в этот год возросли, и воздух был свеж и чист.