Замкнутый круг

Да и сами знания есть ложь. Естественно, существует набор неопровержимых доказательств, выведенных благодаря наблюдениям и опыту. Но к знаниям они не имеют никакого отношения.

Наука основана на гипотезах, а гипотеза на способности человека выдумывать.

Мы гордимся, что у нас есть фантазия. Самая зловредная штука. Она делает из человека самоубийцу. Всю свою короткую жизнь он отдает, порой, тому, чтобы реализовать свою неуемную фантазию.

«Не верю» — это правильно сказал Станиславский. Правда, он обращался к актерам. Но человек и есть актер.

Вот такие у нас были разговоры. Потому Зимин и попал в Павловку, что в конце концов… заврался. Если, как он заметил, спортсмен лжет своему организму, наращивая непредусмотренные для него природой мышцы, то сам он полностью изолгался, вообразив себя «достойным человеком». Естественно, другим, он отвел роль «недостойных». Мы это уже проходили во время Отечественной войны.

Нечто похожее было и в тебе, Батя. Ты хотел разрушить мою природу и заставить всю жизнь лгать с помощью музыки. Ведь бездари лгут в геометрической прогрессии. Они и хватаются за ложь, потому что у них больше ничего нет. А это единственный инструмент, который может обеспечить карьеру, удобства в жизни и… власть.

Власть — вершина лжи. Тут и особых комментариев не требуется.

Мало научиться сносно играть гаммы, а затем и целые концерты. Надо их играть так, чтобы подчинить музыке других людей. Я не могу утверждать, что подчинение таким образом благотворно действует на общество, поэтому пусть лучше нами все — таки управляют таланты. Хотя и тут опасностей тьма.

Сам ты музыкантом не собирался стать, а меня хотел отправить на заклание своей мечты.

Я это понял после той пощечины. Она на многое открыла глаза. И на то, в частности, о чем я сейчас говорил.

Присматриваясь к тебе (ты был ближе всего ко мне), к твоему отношению к матери, работе, я видел и себя. Я взял тебя в пример, каким не надо быть. И начал разрабатывать свой проект, как сделать так, чтобы этого добиться.

Я много расспрашивал себя, а мог бы я ударить собственного сына, как ты, наотмашь со всей силой (а силища у тебя есть, у меня чуть зубы не повыскакивали)?».

Кошерин как от мощного магнита с трудом оторвал глаза от бумаги и возмущенно выпрямился. Руки его дрожали, в глазах набухли слезы.

Что же это такое тут написано, и зачем? Кошерин поднял рукопись, весила она килограммов пять. Сколько же самых разных слов здесь заключено! И все они адресованы ему. Это что, цель у сына была такой — посвятить отцу книгу, в которой он разберет его личность по косточкам? Или это исповедь собственной заблудшей души?

Скорее всего, Кошерин стал таким же объектом наблюдения, как и вундеркинд — композитор, психолог. Кто еще?

Кошерин перевернул рукопись, перелистнул последнюю страницу и увидел перед собой чистый лист. Он судорожно начал листать к началу, но кроме чистых листов, ничего не обнаружил.

Вот уже и заглавие, но за ним тоже ни строчки. А где же текст, который он читал?

Кошерин вернул рукопись в прежнее положение и перелистнул страницу. Текст был на месте.

Что это? Мистика какая — то! Во всяком случае, с таким феноменом Кошерин встречался впервые. Правда, он где-то читал, что в секретных переписках используются специальные чернила, которые при чтении посторонним тут же уничтожаются его полем.

Фокус заключается в том, что только автор рукописи может позволить перелистывать рукопись как ему вздумается. Другим же оставлен один вариант — последовательного и медленного ознакомления с текстом. Как только чтец начинает торопиться, пытаться опередить события, все написанное тут же исчезает.

Это как нынешние замки с секретами: наложил ладонь, видеоглаз считывает твой код (линии кожи, или даже температуру тела) и определяет хозяина.

Тут, кажется, все понятно, но почему Виктор не хочет, чтобы можно было сразу прочитать концовку? Что — то скрывает, или ему важно, чтобы его труд был прочитан от корки до корки?

В кабинет вошла Роза.

— Что — то произошло? Вид у тебя убитый?

— Ты читала эту рукопись? — спросил Кошерин…

— А что такое?

— Читала или нет?

— Пыталась, но не получилось.

— Что не получилось?

— Слушай, ты что — следователь?

Я не следователь, а отец, и у меня сбежал сын, которого я видел вчера с тобой. А теперь я пытаюсь прочитать его рукопись и не могу это сделать так, как мне нужно.

— Ты сразу хочешь узнать, что написано в конце?

— Какая умница.

— Напрасное занятие. Твой Виктор не только отличный психиатр, но и изобретатель. Как — то он мне рассказывал…

— Ага, как — то! Это не вчера ли случайно?

Кошерин почувствовал, что сейчас пытается спровоцировать Розу грубым нажимом. Долго она такого давления терпеть не будет.

И все же неодолимая сила тянула на гладиаторский бой. Он просто чувствовал потребность в нем. Кто знает, может, в пылу сражения и проскользнет новая, так ему необходимая, информация о сыне.

Собственно, уже и проскользнула — «как — то он мне рассказывал».