Замкнутый круг. Криминальный детектив

Инна Алексеевна только что созналась мне в совершённом ею преступлении, — сказал Павел Николаевич. — А перед этим Татьяна Зиновьевна сделала то же самое.

— Не слушайте их. Болтают невесть что! — отмахнулась Ирина Александровна. — Танечка будет защищать свою Лену. Она — мать! Иннушка — святая женщина. И вообще, вы что-нибудь знаете о женщинах?

Я много лет женат, — ответил Ларин. — У меня есть взрослая дочь и маленькая внучка.

Самое таинственное, неопознанное и прекрасное — вот что такое женщина! — торжественно произнесла старуха. — Её мысли и поступки никогда нельзя предугадать. Женщина и в моём возрасте остаётся загадкой!

— Да-да, конечно… — согласился Павел Николаевич.

— Иннушка обязана Татьяне жизнью, — продолжила Ирина Александровна. — Однажды её парализовало. У меня отнялись ноги, а у Инночки — вся левая сторона. Танюша ухаживала за ней. Сама делала уколы. Этим женщинам нельзя верить!

— Отчего парализовало? — поддерживая разговор, спросил Ларин.

— Да всё из-за Ваньки, соседа нашего проклятущего! Он сказал ей, что она никому не нужна с её смешным утиным носом, да ещё стал насмехаться над её бесплодием. Самое унизительное для женщины — детей не иметь. А носик у неё вполне приличный, приплюснутый чуток, но ничего, бывают и хуже.

— А что вы можете сказать про самого Ивана Никаноровича?

Про Ваньку? А чего скажу? Шалопутный он. Я его сразу невзлюбила, как только он вселился в нашу квартиру.

— Давно это было?

Вселился-то? Да лет тридцать пять прошло. Он тогда ещё в школу ходил. Я его хорошо помню. Кошек во дворе мучил. Схватит за хвост и головой об угол дома, а то и об асфальт ударит.

— Я думаю, он любил животных. У него кот в комнате.

— Пират? — прошамкала старуха. — Так он его спёр где-то. Всё на живодёрню грозился отнести за деньги, не успел вот…

— И всё-таки, что же вы видели, Ирина Александровна? — деликатно переспросил Ларин.

— Всё видела.

— А если конкретно?

Поначалу этот негодяй с Танечки деньги требовал. Они долго ругались. Я даже подумала, что подерутся.

— Бывало и такое?

— А то, как же! Участкового не раз вызывали. А наш Ванька потом выйдет и ещё пуще злобится. Правда, в тот вечер, он Танюшу до слёз довёл, но ударить не посмел. А уж потом, когда Татьяна ушла, к нему Леночка, дочка её, заглянула. Милая такая, приятная девушка.

— Я знаю, — сказал Павел Николаевич. — Два года назад мы на юге вместе отдыхали. Она мне тоже понравилась.

— Умница девочка! — похвалила Ирина Александровна. — Вот она и начала стыдить Ваньку. А он давай ей золотые горы обещать. «Приласкай, — говорит, — все долги спишу». Леночка — девушка воспитанная, ей такое предложение, конечно, показалось оскорбительным. «Дурак, — говорит, — ты дядя Ваня…» А он как схватит её за кофточку, и порвал, гад такой… Она крикнуть хотела, а он ей рот ручищами своими зажал. Только в этот момент ему совсем худо стало. Леночка сообразила, что ей бежать надобно, а Ванька-то ножик ещё успел взять.

— Подождите, Ирина Александровна, я что-то не понял. Отчего Ивану Никаноровичу плохо стало? — спросил Ларин.

— Так ведь он же вместе с вином яд принимал!

— Когда?

— Регулярно. Почитай, дней десять, не меньше…

— Какой яд, Ирина Александровна?

— Сульфат таллия. Весьма забавный элемент! Отравился человек, а через три-четыре дня у него мнимое хорошее самочувствие проявляется. Ходит, веселится, а недельки через две — кувырк, и на том свете окажется.

Павел Николаевич машинально взглянул на картину с зимним пейзажем, которая прикрывала отверстие, разрывающее преграду между двумя комнатами. Он не стал перебивать словоохотливую женщину.

— Ну, так вот, — продолжила она, — Леночка только выбежала, как Ванька-то и упал. Сам он на свой нож наткнулся, никто в том не виноват. Иннушка, конечно, решила, что девчушка его ножиком ударила. А уж когда Татьяна объявилась, та и вовсе поверила, что её дочь этого бугая порешила. Вот так вот, а вы говорите, что женщин хорошо знаете…

— Я не утверждал, — оправдываясь, произнёс Ларин.

— Да бросьте вы, — пробурчала старуха. — Все вы, мужчины, Одинаковы. Только думаете, что знаете нас, женщин, а сами всю жизнь у нас под пятой ходите.

Ирина Александровна устало закрыла глаза и, откинувшись на спинку инвалидной коляски, еле слышно пробормотала.

— А теперь уходите. Мне нужно немного отдохнуть…

Через четверть часа, прощаясь с Татьяной Зиновьевной, Ларин предупредил:

— Говорите только правду! Вашу дочь ни в чём не обвинят.

— Я не знаю, как вас и благодарить, — сквозь слёзы произнесла Лихачёва.

— У вас есть такая возможность, — улыбнувшись, сказал Ларин

— Что вы имеете в виду?

— Иван Никанорович был одиноким человеком?

— Да!

— У него никого нет?

— Конечно.

— Тогда, если можно, отдайте мне его пучеглазого питомца.

— Пирата? — недоумённо переспросила Татьяна Зиновьевна. — Да, ради Бога!

Был полдень, когда Павел Николаевич, сунув за пазуху кота, вышел на улицу.