Замочить Того, стирать без отжима

Генерал отхлебнул из бокала, полюбовался игрой усов на лице собеседника, и со всей присущей ему тактичностью спросил:

— А вам, князь, какие шлюхи больше нравятся, жёлтые, чёрные или белые?

Усы встопорщились.

— Господин генерал, извините меня, но при всём уважении к Вам, должен признаться, что в стены данного заведения меня привёл не поиск утех со здешними девицами, а интерес к литературному творчеству его хозяина. В редакции «Париж Матч», доверенным корреспондентом которой я являюсь, проявляют к нему самый искренний интерес, и с моей помощью непременно опубликуют ещё до конца будущего года, в виде полного собрания сочинений. На французском языке!

— А-а… — вяло махнул рукой Стессель, охота вам заниматься всякой ерундой. Сняли бы пару девок, забрались в середину бутерброда — мигом всякую блажь из головы выветривает. Помню, в Харбине как-то раз влетели мы в один китайский притончик…   Вот это был котильончик! — и Анатолий Михайлович громко захохотал, оценив собственный каламбур.

Бесшумно распахнулась дверь гнилого полированного красного дерева.

— А я-то тумаю, кто это с князем песетует! Такие гости! Милейший Анатолий Михалович, прошу, прошу, Зизи и Бумба вас всекта штут, и всекта котофы! — хозяин заведения норов постоянных вип-клиентов знал, и скучать в прихожей не позволял — для этого у него имелись более комфортабельные помещения.

Сдав генерала в цепкие чёрно-белые объятия, хозяин заведения пригласил второго гостя в рабочий кабинет.

— Вы кофорить, что мои происфедения иньтересофать кто-то в Ефропа за корошие теньги?

— Вы меня хочете обидеть,— вздыбил усы князь, — вы меня уже обидели. Я, князь, потомок князей, полномочный представитель Дойче Вошеншоу, пересекаю огромные пространства с запада на восток ради этой беседы, и меня встречают неуместными подозрениями!

— Меня, мешту прочим, тоше не ф капуста нашли, — тонко намекнул на своё прозвище Милославский. — Ф короте фы тафненько прошиваете, а ко мне только теперь исфолили потойти. Не слишком-то фы торопиться, косподин Гейцати-заде.

Аферу с «изданием» горячий горец задумал вчера, ознакомившись с содержимым некоторых шкафов городского полицейского архива, но виду, естественно, не подал.

— У меня сердце кровью обливается, когда я думаю о том, сколько людей на свете не понимают разницы между добросовестным исполнением обязанностей и пустопорожней волокитой! В то время, когда я, понимая, какая огромная сумма денег планируется к вложению в ваши работы моими берлинскими коллегами, тщательно изучал все материалы, к которым смог получить доступ, у вас успело сложиться обо мне превратное мнение…

Услышав о деньгах Вениамин Вацлавович подобрался и замер, как учуявшая дичь легавая собака.

— О каких суммах, собственно, идёт речь?

— При условии передачи авторских прав на семьдесят пять лет наша компания гарантирует выплату комиссионных в размере двадцати, – горец метнул из-за усов быстрый взгляд на собеседника и поправился: — в размере сорока двух процентов от стоимости каждого проданного тома.

— И о каких тиражах может идти речь?

— Наше издательство — издательство полного цикла, планирует привлечь к оформлению ведущих художников Европы. Ренуар, Тициан, Сезанн, Дюрер и Рембрандт – их иллюстрации и многоцветная обложка из лучшего немецкого картона! Спрос гарантирован.

— Так ведь Рембрандт, он того… умер?

Горец тонко улыбнулся, усы его двумя лисьими хвостами замерли параллельно земле.

— В архивах нашего издательства много полотен, авторское право на которые были куплены ещё при жизни гения.

Он понизил голос и доверительно сообщил:

— Все выплаты по контракту — в германских марках!

И растаял лёд недоверия в сердце господина Милославского.

***

Забираться после вечернего митинга в тряский экипаж Николай отказался — хотелось немного пройтись, проветриться, собрать мысли в кучку. Он давно заметил, что на ходу думается лучше. Дурные мысли от тряски из головы вылетают, что ли?

В окрестностях судоремонтного запросто можно было переломать себе ноги, но природа наделила попаданца неплохим ночным зрением, всякую тяжелую дрянь и скопления грязи он замечал хоть и не издали, но на достаточном расстоянии для того, чтобы вовремя найти обход. Когда из-за угла выкатилось крупное пятно, более тёмное, чем зимняя маньчжурская ночь, советник по невыясненным вопросам остановился, с любопытством ожидая продолжения. Подлетев с тяжким топотом, пятно остановилось, вывалив горячий язык и превратилось в огромного чёрного алабая с горящими зловещим красным огнём глазами.

—  Гитлер? — злобно прорычал кобель, принюхиваясь к попаданцу.

—  Нет, не он, —  честно ответил Николай.

—  Гудериан? — чуть убавив громкость, поинтересовался собак.

—  Не-а, —  отрицательно покачал головой человек.

—  Фашист? — с плохо скрываемой надеждой чуть не проскулил алабай.

—  Нет. И даже не немец.

—  Пума? – чуть слышно спросил зверь.

— Обыкновенный попаданец, свой, рождённый, так сказать, в СССР, — убил последнюю надежду собаки Николай.

—  Не врёшь, —  принюхавшись, окончательно расстроился пёс.