Замогильные записки Пикквикского клуба

Яркіе лучи утренняго солнца озарили всю природу; воздухъ наполнился благоуханіемъ; птицы стройнымъ хоромъ запѣли свой утренній концертъ. М-ръ Пикквикъ, воспрянувшій отъ сна вмѣстѣ съ восходомъ великолѣпнаго свѣтила, стоялъ на рочестерскомъ мосту, облокотившись о перила. Онъ созерцалъ природу, вдумывался въ мірскую суету и дожидался завтрака. Окружающіе предметы въ самомъ дѣлѣ представляли очаровательный видъ, способный вызвать на размышленіе даже не такую великую душу, какъ y президента знаменитаго клуба.

По лѣвую сторону глубокомысленнаго наблюдателя лежала развалившаяся стѣна, пробитая во многихъ мѣстахъ и упадавшая грубыми и тяжелыми массами на тѣсный морской берегъ. Огромные наросты морской травы, трепетавшей при каждомъ колыханіи вѣтра, висѣли на острыхъ зазубренныхъ камняхъ, и зеленый плющъ печально обвивался вокругъ темныхъ и мрачныхъ бойницъ. За этой руиной возвышался древній замокъ со своими лишенными кровли башнями и массивными стѣнами, готовыми, повидимому, рухнуть отъ перваго прикосновенія; но все это тѣмъ не менѣе громко говорило о силѣ и могуществѣ стариннаго зданія, гдѣ, за семьсотъ лѣтъ отъ нашего времени, раздавался шумъ веселыхъ гостей, сверкали блестящія оружія, и время сокращалось въ продолжительныхъ попойкахъ. По обѣимъ сторонамъ разстилались, на необозримое пространство, берега широкой Медуэ, покрытые нивами и пастбищами, пересѣкаемыми по мѣстамъ вѣтряными мельницами. Богатый и разнообразный ландшафтъ становился еще прекраснѣе отъ мимолетныхъ тѣней, быстро пробѣгавшихъ по этому пространству, по мѣрѣ того какъ тонкія облака исчезали передъ свѣтомъ утренняго солнца. Рѣка, отражавшая небесную лазурь, струилась тихо и спокойно, изрѣдка пересѣкаемая веслами рыбаковъ, спѣшившихъ вдаль на добычу на своихъ живописныхъ лодкахъ.

М-ръ Пикквикъ стоялъ и смотрѣлъ, погруженный въ пріятную задумчивость. Глубокій вздохъ и легкій ударъ по плечу неожиданно прервали нить его поэтическихъ размышленій. Онъ обернулся: передъ нимъ стоялъ горемычный джентльменъ.

— Созерцаете поэтическую сцену? — спросилъ горемычный джентльменъ.

— Да, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— И, конечно, поздравляете себя съ утреннею прогулкой?

М-ръ Пикквикъ улыбнулся въ знакъ согласія.

— О, да! — человѣку нужно вставать рано, чтобъ видѣть солнце во всемъ блескѣ, потому что рѣдко, слишкомъ рѣдко сіяніе его продолжается во весь день. Увы! Утро дня и утро человѣческой жизни имѣютъ множество общихъ сторонъ.

— Истинная правда! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ.

— Какъ справедлива пословица: "Заря быстро всходитъ и быстрѣе исчезаетъ!" — продолжалъ горемычный джентльменъ. — Эфемерная жизнь человѣка — увы! — мелькаетъ какъ заря. О, Боже! — чего бы я ни сдѣлалъ, чтобъ воротить дни своего промелькнувшаго дѣтства! Или ужъ лучше бы забыть мнѣ ихъ разъ навсегда.

— Вы много страдали, сэръ? — сказалъ м-ръ Пикквикъ тономъ истиннаго соболѣзнованія.

— Страдалъ, да, очень много, — отвѣчалъ скороговоркой горемычный джентльменъ. — Моимъ знакомымъ теперь и въ голову не приходитъ, что испыталъ я на своемъ вѣку.

Онъ пріостановился, перевелъ духъ, и потомъ, дѣлая крутой поворотъ, прибавилъ энергическимъ тономъ:

— Случалось ли вамъ думать, что утопиться въ такое утро было бы истиннымъ счастьемъ человѣка?

— О, нѣтъ, какъ это можно! — возразилъ м-ръ Пикквикъ, стремительно отступая отъ перилъ, изъ опасенія, какъ бы горемычный джентльменъ, въ видѣ опыта, не вздумалъ вдругъ подтвердить на немъ свою теорію счастливаго погруженія въ волны.

— Я такъ, напротивъ, часто объ этомъ думалъ, — продолжалъ горемычный джентльменъ, не обращая вниманія на энергическій прыжокъ президента. — Въ журчаньи тихой и прозрачной воды слышится мнѣ таинственный голосъ, призывающій къ вѣчному покою. Прыжокъ — паденіе — кратковременная борьба: нырнули, погрузились опять, — и тихія волны сокрыли вашу голову, — и міръ исчезъ изъ вашихъ глазъ со всѣми бѣдствіями и треволненіями. Прекрасно, прекрасно!

И впалые глаза страдальца сверкали яркимъ блескомъ, когда онъ говорилъ. Скоро, однакожъ, волненіе его прошло: онъ бросилъ спокойный взглядъ на м-ра Пикквика и сказалъ:

— Довольно объ этомъ. Сытый голоднаго не понимаетъ. Мнѣ бы хотѣлось обратить ваше вниманіе на другой предметъ. Вечеромъ третьяго дня, по вашей просьбѣ, читалъ я вамъ свою повѣсть, и, кажется, вы слушали ее съ большимъ вниманіемъ.

— Да, повѣсть во всѣхъ отношеніяхъ…

— Я не спрашиваю вашего мнѣнія и вовсе не желаю знать, что вы можете думать о ней. Вы путешествуете для собственнаго удовольствія — этого довольно. Предположите, что я вручилъ вамъ свою любопытную рукопись… то есть, вы понимаете, что она любопытна не въ художественномъ смыслѣ, a единственно въ томъ отношеніи, что ею представляется очеркъ изъ дѣйствительной жизни. Согласитесь ли вы сообщить ее вашему клубу, который, сколько я могъ замѣтить, безпрестанно вертится y васъ на языкѣ?

— Съ большимъ удовольствіемъ, если вамъ угодно, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Рукопись ваша будетъ внесена въ дѣловыя бумаги нашего клуба.

— Въ такомъ случаѣ, вы ее получите, — сказалъ горемычный джентльменъ. — Вашъ адресъ?