— И все-таки не понимаю, что может привлечь в Плоешти такого, как ты.
— Отнюдь не нефтяные заводы, уверяю тебя — их я оставлю на попечение Ставки.
— Как мило с твоей стороны.
Кэмпффер сделал вид, что не слышит.
— Нет, меня интересует железная дорога.
По-прежнему глядя на фото сына, Ворманн повторил словно эхо:
— Железная дорога.
— Да! К твоему сведению, самый крупный железнодорожный узел Румынии расположен в Плоешти. Это идеальное место, чтобы создать там лагерь для перемещенных лиц!
Ворманн мгновенно вышел из транса и поднял голову.
— Ты имеешь в виду такой, как в Освенциме?
— Именно! Поэтому в Освенциме и создали такой лагерь. Для перевозки низших рас в лагеря самое главное — разветвленная железнодорожная сеть. А из Плоешти бензин идет во все точки Румынии. — Он широко развел руки. — А обратно в Плоешти из каждого уголка Румынии повезут евреев, цыган и прочий человеческий мусор, которым полна эта страна и ее окрестности.
— Но это ведь не оккупированная территория! Ты не можешь.
— Фюрер хочет держать под контролем весь этот сброд в Румынии. Действительно, генерал Антонеску и Железная гвардия убирают евреев с ключевых постов, но у фюрера более грандиозные планы. У нас в СС это называется «Решение румынского вопроса». Гиммлер уже договорился с генералом Антонеску. СС покажет румынам, как нужно действовать. И мне предложили взять на себя эту миссию. Я назначен комендантом лагеря в Плоешти.
Ворманн был настолько ошарашен, что потерял дар речи, а Кэмпффер тем временем с воодушевлением продолжал:
— А знаешь ли ты, сколько евреев в Румынии? По последним данным — семьсот пятьдесят тысяч! Возможно, даже миллион! Точно не знает никто, но, как только я введу четкую систему учета, мы получим абсолютно точные данные! Однако это не самое страшное — страна кишит цыганами и масонами и хуже того — мусульманами! В общем и целом — два миллиона нежелательных элементов!
— Если бы я знал! — воскликнул Ворманн, закатив глаза и схватившись за голову. — Ноги бы моей не было в этой помойке!
На сей раз Кэмпффер его услышал.
— Можешь смеяться сколько хочешь, Клаус, но Плоешти приобретет большое значение. На данный момент мы вынуждены перевозить евреев из Венгрии в Освенцим, что сопряжено с большой тратой времени, горючего и людских сил. А как только начнет действовать лагерь в Плоешти, многих повезут в Румынию. И будучи комендантом, я стану одним из самых влиятельных лиц в СС во всем Третьем Рейхе! И тогда настанет мой черед посмеяться.
Ворманн молчал. Смеяться ему совсем не хотелось. От всей этой затеи его просто тошнило. Он понимал, что к власти над миром рвутся буйнопомешанные и что он, как офицер, помогает им в этом. И в создавшейся ситуации ему не оставалось ничего другого, как ерничать. Он молча наблюдал за Кэмпффером, ходившим из угла в угол по комнате.
— А я и не знал, что ты художник. — Майор остановился перед мольбертом, словно только сейчас увидел его. Мгновение он молча смотрел на полотно, затем сказал: — Потрать ты столько же времени на поиск убийцы, как на этот отвратительный рисунок, возможно, кое-кто из твоих людей…
— Отвратительный?! В моей картине нет ничего отвратительного!
— Неужели? Ты хочешь сказать, что силуэт повешенного на стене радует глаз?
Ворманн вскочил и подошел к картине.
— О чем это ты?
— Да вот, на стене. — Кэмпффер ткнул пальцем в холст.
Ворманн уставился на картину. Сначала он не увидел ничего особенного, кроме серого фона стены, нарисованной им несколько дней назад. Ничего, что хоть немного напоминало… Минуточку… У него перехватило дыхание. Слева от окна, за которым сияла залитая солнцем деревня, шла тоненькая вертикальная линия с темной тенью на конце. Да, эту тень можно было принять за силуэт повешенного. Он смутно помнил, как рисовал и эту линию, и тень, но тогда он не видел в них ничего зловещего.
Однако, не желая доставлять удовольствие Кэмпфферу и соглашаться с ним, Ворманн возразил:
— Один замечает уродство, другой красоту.
Но Кэмпффер уже думал о другом.
— Хорошо, что ты закончил картину, Клаус, потому что я не позволю тебе приходить сюда и заниматься живописью. Вернешься к этому после моего отъезда в Плоешти.
Ворманн ждал подобного выпада.
— Здесь ты жить не будешь. Это мои комнаты…
— Ошибаетесь, капитан, они мои. Вы, кажется, забыли, что я старше вас по званию?
Ворманн фыркнул:
— Эсэсовское звание! Чушь! Пустое место! Да мои сержанты во сто крат больше солдаты, чем ты, да и, кстати, во сто крат мужественней!
— Осторожно, капитан! Только Железный крест, полученный в прошлой войне, до сего момента служил вам защитой! Не перегните палку!
И тут Ворманн не выдержал. Он сорвал с груди серебряный мальтийский крест, отделанный черной эмалью, и сунул его Кэмпфферу под нос:
— Да, а у тебя такого нет! И никогда не будет! Во всяком случае, настоящего, как мой — без этой гнусной свастики в центре!
— Хватит!