— Возможно. — Он повернулся и зашагал во тьму, ярость его немного поутихла. — Но я все равно в тебе сомневаюсь, калека.
— Не уходите! Пожалуйста!
Моласар ступил во тьму и, когда она начала медленно его обволакивать, повернулся к профессору. Но ничего не сказал.
— Я ваш союзник, Моласар! — крикнул Куза. Нельзя позволить ему уйти просто так, ведь осталось еще столько вопросов! — Пожалуйста, верьте мне!
Теперь во мраке виднелись лишь глаза Моласара. Остальное поглотила тьма. Неожиданно из темноты возникла рука, и указательный палец погрозил профессору.
— Я буду следить за тобой, калека! И если увижу, что тебе можно доверять, снова приду. Тогда и поговорим. Но если предашь наш народ, я убью тебя.
Рука исчезла. Затем — глаза. Но слова, сказанные Моласаром, остались висеть в воздухе. Тьма постепенно отступила, втягиваясь в стены. Вскоре комната стала такой, как прежде. Единственным свидетельством посещения Моласара являлась надкушенная головка чеснока, валявшаяся в углу.
Долгое время Куза сидел не шевелясь. Потом ощутил сильную сухость во рту, сильней, чем обычно. Он взял кружку и сделал несколько глотков — привычные действия не требовали умственных усилий. Как обычно, с трудом проглотив жидкость, профессор потянулся к коробочке. Несколько мгновений задумчиво водил пальцами по крышке, прежде чем взять ее. Уставший мозг восставал против необходимости достать то, что лежало внутри, но он должен был это сделать. Сжав губы в узкую полоску, Куза поднял крышку, достал крестик и положил перед собой на стол.
Такая маленькая вещица. Серебряная. На концах что-то вроде орнамента. Не распятие. Просто крест. Символ человеческой жестокости.
С высоты тысячелетних традиций и из глубины своей культуры Куза всегда смотрел на ношение креста как на варварский обычай, признак незрелости веры. И действительно, христианская религия была относительно молодой по сравнению с иудейской. Ей нужно время. Как Моласар назвал крест? «Мерзость»? Нет, это не так. Во всяком случае, для него, профессора Кузы. Гротеск, возможно, но не мерзость.
Однако теперь эта вещица приобрела иной смысл, впрочем, как и многое другое. Стены комнаты, казалось, давили, заставляя сконцентрировать внимание на крестике. Кресты очень похожи на амулеты, которыми пользовались народы с примитивной культурой, чтобы отвадить нечистую силу. У жителей Восточной Европы, особенно у цыган, амулетов было великое множество, от икон до чеснока. Поэтому профессор и положил крестик вместе с остальными талисманами в коробочку, не видя причин относиться к этому символу христианской веры с большим пиететом, чем к остальным талисманам.
Но Моласар испугался именно креста… не мог вынести одного его вида. Традиционно считалось, что крест отпугивает демонов и вампиров, поскольку символизирует конечную победу добра над злом. Куза всегда считал, что если нежить и существует и крест имеет над ней какую-либо власть, то лишь благодаря человеку, который верит в силу креста, а не самому кресту.
Оказалось, что он не прав. Моласар — зло во плоти. Это аксиома: любое существо, убивающее людей, чтобы продлить собственное существование, несомненно несет в себе зло. А когда Куза показал крест, Моласар сгинул. Куза не верил в силу креста, однако крест имел власть над Моласаром.
Значит, сила заключена в самом кресте, а не в человеке, который им пользуется.
Руки профессора тряслись, голова шла кругом, а мысли разбегались. Мозг пытался переварить информацию. Поистине ошеломляющую.
Глава 19
Две ночи, одна за другой, без покойников. Застегивая на поясе ремень, Ворманн почувствовал приступ эйфории. До самого утра он спокойно спал и проснулся в отличном настроении. И вовсе не оттого, что замок стал более светлым и уютным. В нем по-прежнему ощущалось присутствие злых темных сил. Нет, изменился он сам, капитан Ворманн. Вдруг почувствовал, что у него появился шанс вернуться домой, в Ратенау, живым и невредимым. В какой-то момент он усомнился было в этом, однако плотный завтрак и ночь без убийств разогнали сомнения. Все возможно. Даже отбытие Эриха Кэмпффера с его головорезами.
Против ожиданий картина нынче утром не вызывала беспокойства. Тень в углу полотна, которую тогда заметил Кэмпффер, по-прежнему походила на висельника, но сейчас это нисколько не волновало Ворманна.
Капитан сбежал на первый этаж как раз вовремя. Кэмпффер, еще более самоуверенный, чем обычно, и, как всегда, без всяких на то оснований, направлялся через двор к профессору.
— Доброе утро, майор! — дружелюбно приветствовал его Ворманн, решив забыть о вражде между ними, поскольку отъезд Кэмпффера был не за горами. — Похоже, нас с вами посетила одна и та же мысль: вы собираетесь выразить глубочайшую признательность профессору Кузе за то, что он снова спас жизни немецких солдат.
Все-таки Ворманн не мог удержаться от ехидства.
— А кто сказал, что это его заслуга? — рявкнул Кэмпффер, чей победоносный вид после слов Ворманна мгновенно испарился. — Он и сам на это не претендует!