Ну, на это можно было бы кое-что ответить, особенно насчет семьи и кроватей, думал К., в то время как они с Фридой (помощников для этого употребить было нельзя: лежа на полу, они с изумлением взирали на учительницу и детей) поспешно сдвигали брусья и коня, набрасывали на них одеяла и отгораживали таким образом маленький закуток, в котором, спрятавшись от взглядов детей, можно было, по крайней мере, одеться. Покоя, разумеется, не было ни минуты; вначале учительница подняла крик, что в умывальнике нет свежей воды — как раз в этот момент К. собирался забрать умывальник для себя и Фриды; он оставил пока это намерение, чтобы не слишком раздражать учительницу, но его смирение ничему не помогло, так как вскоре вслед за тем раздался сильный грохот: к несчастью, они забыли ночью убрать с кафедры остатки еды — учительница скинула все линейкой и все полетело на пол; то, что масло из-под сардин и остатки кофе разлились, а кофейник разбился вдребезги, учительницу не должно было беспокоить: ведь школьный сторож сейчас же наведет порядок. Держась за брусья, еще не совсем одетые, К. и Фрида смотрели на уничтожение их скудного имущества; помощники, которые, очевидно, даже и не думали одеваться, к большому удовольствию детей высунули свои головы внизу между одеялами. Для Фриды, естественно, больней всего была утрата кофейника; только когда К., чтобы утешить, уверил ее, что сейчас же пойдет к старосте общины и потребует, и получит замену, она опомнилась настолько, что в одной рубашке и нижней юбке выбежала из их укрытия, чтобы забрать хотя бы скатерть и спасти ее от дальнейшего загрязнения. И это ей удалось, несмотря на то что учительница, чтобы запугать ее, непрерывно стучала линейкой по столу, словно била по нервам. Когда К. и Фрида оделись, им пришлось не только приказами и пинками понуждать одеваться помощников, которые от всего происходящего были словно оглушенные, но отчасти даже самим одевать их. Потом, когда все были готовы, К. распределил ближайшую работу: помощники приносят дрова и растапливают печь, но вначале — в соседнем классе, откуда еще угрожала большая опасность, так как там, скорей всего, уже находился учитель, Фрида моет пол, а К. приносит воду и вообще наводит порядок; о завтраке пока нечего было и думать. Для того, однако, чтобы выяснить в целом настроение учительницы, К. намерен был выйти вначале один, остальные последуют за ним только тогда, когда он их позовет; он принял такой план действий, с одной стороны, потому что не хотел допустить, чтобы глупости помощников с самого начала еще более ухудшили положение, а с другой стороны, потому что хотел по возможности уберечь Фриду, так как у нее было тщеславие, у него — не было, она была чувствительна, он — нет, она думала только о сиюминутных мелких гнусностях, он же — о Барнабасе и о будущем. Фрида внимательно слушала его распоряжения, почти не сводя с него глаз. Едва только он вышел, учительница под хохот детей, который с этого времени вообще уже не прекращался, крикнула:
— Ну, выспались? — и так как К. не обратил на это внимания, поскольку это, собственно, и не был вопрос, а устремился к умывальнику, учительница спросила: — А что вы сделали с моей Мице?
Большая старая жирная кошка, лениво растянувшись, лежала на столе, и учительница разглядывала ее, очевидно, немного поврежденную лапу. Значит, Фрида все-таки была права, эта кошка хотя и не прыгнула на нее, потому что прыгать, вероятно, уже не могла, но проползла по ней; присутствие людей в обычно пустом доме ее испугало, она поспешно спряталась и в этой непривычной для нее спешке поранилась. К. попытался спокойно объяснить это учительнице, но та, восприняв только результат, заявила:
— Ну да, вы ее поранили, с этого вы здесь и начали. Вы только посмотрите! — Она подозвала К. к кафедре, показала ему лапу и прежде, чем он успел сообразить, полоснула ему когтями по тыльной стороне ладони; хотя когти были уже тупые, но учительница, не заботясь на этот раз о кошке, так сильно их вдавила, что все-таки остались кровавые следы. — А теперь идите и принимайтесь за работу, — нетерпеливо скомандовала она и снова наклонилась к кошке.
Фрида, которая вместе с помощниками смотрела из-за брусьев, вскрикнула, увидев кровь. К. показал руку детям и сказал:
— Смотрите, что мне сделала злобная, коварная кошка.
Он сказал это, конечно, не для детей, чьи крики и хохот сделались уже настолько стихийными, что никакого дополнительного повода или подзадоривания не требовалось и никакие слова не могли до них дойти или на них подействовать. Но поскольку и учительница ответила на оскорбление только коротким косым взглядом, а в остальном продолжала заниматься кошкой и, значит, первый гнев был, видимо, этим кровавым наказанием утолен, К. позвал Фриду и помощников, и работа началась.