Замок Броуди

— Что за глупости, Несси! — воскликнула мама, когда Несен охотно протянула руку за яблоком. — Если хочешь яблоко, то это не значит, что надо вырывать у брата кусок изо рта.

— Нет, мама, я хочу отдать его Несси, — ласково настаивал Мэт, — но пусть она за это даст нам с тобой потолковать наедине. То, что я хочу сказать, предназначается только для твоих ушей.

— Ну, хорошо, — уступила миссис Броуди. — Можешь взять яблоко, Несси; Поблагодари Мэта, и впредь чтобы я больше не слышала от тебя таких неблагодарных замечаний! Оставь пока здесь свои книги и ступай в гостиную, можешь там эти полчаса поиграть гаммы. Ну, беги! Возьми спички, да смотри, осторожнее зажигай газ.

Довольная, что расстается с ненавистными учебниками, Несен вприпрыжку выбежала из кухни, и скоро сюда слабо донеслось неуверенное бренчанье на пианино, перемежавшееся вначале долгими паузами, во время которых яблоко поднималось ко рту с басового конца клавиатуры.

— Ну, Мэт, — сказала нежно миссис Броуди, придвинув свой стул вплотную к стулу Мэта, предвкушая осуществление мечты, которая еще утром казалась ей недосягаемой, и трепеща от удовольствия.

— Мама, — начал Мэт плавно, внимательно разглядывая свои ногти, — ты меня прости за мою… гм… резкость эти два дня, но ты знаешь, меня разозлили, и у меня столько забот…

— Я понимаю, сынок, — поддакнула она сочувственно, — сердце у меня обливалось кровью оттого, что я видела тебя таким расстроенным. Не все так знают твою впечатлительную натуру, как я.

— Спасибо, мама! Ты добра, как всегда, и если ты забудешь все грубые слова, что я говорил, я буду тебе очень признателен. Я постараюсь исправиться.

— Не унижай себя так, Мэт! — вскрикнула она. — Мне неприятно это. Ты всегда был хорошим мальчиком. Всегда был моим любимым сыном, я не помню, чтобы ты когда-нибудь провинился серьезно.

Он на миг поднял глаза и бросил на нее исподтишка быстрый взгляд. Но сразу же опустил их, пробормотав:

— Как хорошо, что мы опять с тобой в мире, мама!

Она смотрела на него с обожанием, улыбаясь, вспоминая, как он в детстве, когда, бывало, на нее рассердится, заявлял, что он с нею «в ссоре». А когда она снова возвращала себе его милость, это называлось у него «быть в мире».

— И никогда уже не будем больше в ссоре, да, милый? — спросила она нежно.

— Никогда, разумеется! — согласился он и, выдержав внушительную паузу, бросил небрежно: — Мы с Агнес идем сегодня вечером на молитвенное собрание.

— Это чудесно, Мэт, — прошептала она. («Он действительно спасен».) — Я так довольна этим! Ах, как бы мне хотелось пойти с вами обоими! — Она робко остановилась. — Но нет, пожалуй, вы предпочтете быть вдвоем. Мне не следует вам мешать.

— Да, пожалуй, ты права, мама, — подтвердил он тоном извинения. — Ты ведь сама понимаешь, что…

Она посмотрела на часы: без четверти восемь. Ей ужасно жалко было прерывать этот разговор «по душам», но, проявив подлинную самоотверженность, она сказала со вздохом, в котором, однако, не было печали:

— Скоро восемь, тебе надо идти, иначе опоздаешь. — И она сделала движение, собираясь встать.

— Одну минуту, мама!

— Что, родной?

— Я хотел попросить тебя еще кое о чем. — Он колебался и смотрел на нее просительно, так как, по его мнению, наступил критический момент разговора.

— В чем дело, мой дорогой?

— Вот в чем, мама… Тебе я, конечно, могу честно признаться… Я был ужасный мот… Люди злоупотребляли моей щедростью, и сейчас я остался совершенно без денег. Как я могу пойти куда-нибудь с Агнес, когда у меня в кармане пусто? — Он говорил стыдливо, изображая жертву собственного великодушия. — Я привык всегда иметь при себе немного денег. Это так унизительно — ходить с пустым карманом, особенно когда я с дамой и только что вернулся в родной город. Ты бы не могла меня выручить, пока я опять начну зарабатывать?

Она без колебаний нашла его просьбу вполне основательной. Она так и думала, что ее сын, привыкнув вращаться в высшем обществе, где все очень расточительны, не мог сидеть в Ливенфорде без копейки. Еще менее можно было от него требовать, чтобы он в таком бедственном положении ухаживал за мисс Мойр и сопровождал ее повсюду. В порыве этого нового душевного единения с сыном она отбросила всякое благоразумие и с великолепной самоотверженностью молча встала, отперла свой ящик и извлекла оттуда квадратную коробку с сбережениями, которые предназначались для уплаты первого взноса в счет ее долга. Она с обожанием посмотрела на Мэтью, не думая о том, что будет, помня только, что она — мать этого любящего и преданного сына.

— Это все, что у меня есть, сынок, — сказала она спокойно, — и наскребла я эти деньги с трудом, на очень важное и необходимое дело. Но я дам тебе часть их.

У него глаза разгорелись, когда мать открыла коробку и достала фунтовую бумажку.

— Это тебе на карманные расходы, сынок, — сказала она просто, протягивая ему бумажку. В изможденном лице светилась любовь, сгорбленная фигура наклонилась немного к Мэту. — Я охотно даю их тебе. — То была жертва, полная высокой и трогательной красоты.