Замок Дор. Прощай, молодость (сборник)

Игнорируя эти соображения, доктор Карфэкс, все еще сосредоточенный на небесном своде, где над равниной моря Сириус сверкал, как кремень, Альдебаран походил на рубин, а Плеяды справа от него висели, как паутинка из лунных лучей, перешел ко второй стадии, также ему знакомой. Он созерцал огромный купол, который неуклонно вращался, а наша Земля (и он вместе с ней) с невероятной скоростью кувыркалась под этим звездным куполом.

И это вернуло его на землю (ибо, хотя доктор и был наделен богатым воображением, он не был лишен здравого смысла): он увидел вокруг себя огромное количество темных ягод куманики, а также мириады маленьких листочков тимьяна; под ними спали бесчисленные насекомые, которые пробудятся следующим летом и наполнят воздух и все поле жужжанием. Внезапно наш мир снова сделался огромным – округлый мир с изогнутыми возвышенностями, которые спускались к более плавному изгибу моря. Само море…

…Великое море,
Крепкий корабль у ворот своего господина,
Море лежало и, как пьяный великан, рыдало во сне.

Нет – Море и Земля были великаном и великаншей, лежавшими в изнеможении после могучих объятий. И доктору – теперь превратившемуся из наблюдателя в слушателя – казалось, что в то время, как великан громко храпит, его подруге не спится. Ее грудь бурно вздымается от неясной тревоги, которой нет названия; и эта тайна предназначена для него и касается мужчин и женщин именно в этом краю – здесь, где он стоит. Однако она не имела отношения – столь важна была эта тайна – к тем людям, которые спали в своих домиках в долине, а также к тому, что происходило сейчас в доме при кузнице на перекрестке дорог, а также к тем, кто, быть может, бодрствовал сейчас, вспоминая об утрате и уносясь мыслями к церковному погосту средь холмов. Он хорошо знал этих людей – да и кому, как не доктору, знать их.

Нет, и опять не то. Это самое древнее окружье Замка Дор, заброшенное и поросшее куманикой, – сосок огромной вздымающейся груди, жаждущей облегчить душу.

День медленно угасал, прикрывая ставнем пространство и распахивая другой ставень – за которым время. Ведь с этого земляного укрепления открывается с одной стороны вид на бухту, а с другой – на глубокую реку в долине. Из этой бухты несколько столетий назад Цезарь soi-disant[3] отправился со своими кораблями завоевывать Рим. А в поле, отлого спускающемся от земляной насыпи, армия парламента сдалась королю Карлу I во время его последней кампании на Западе. Вон там, за изгородью, стояла карета короля, и он спал в ней в ночь накануне капитуляции. А в долине, за рекой, слышались выкрики: там гуляло войско.

Но эти воспоминания растаяли вместе с туманом в долине и рассеялись по лесам, нивам и пастбищам. Доктор знал, что не ради этих тайн он вслушивается в тишину и не ради простенькой повести о распрях, феодальной вражде и тяжбах, из-за которых дробились поля там, внизу, или меняли направление тропинки прихода. Вся Англия – палимпсест подобных историй, на ней остались следы любви и ненависти; здесь под ореховыми деревьями рождались дети, совершались предательства, звучали мольбы и угрозы. Но все же это было не то. А тайна была здесь – да, здесь, совсем рядом… В лесу ухнула сова. Птица конек, усевшись на камень, возвестила наступление дня. Через минуту при неярком утреннем свете показался кузнец, спешивший через луг. Запыхавшись, он сообщил, что все хорошо, но необходимо присутствие врача. Доктор Карфэкс сложил телескоп и в задумчивости направился к кузнице. Слово, которое вот-вот могло сорваться с уст, так и не было произнесено.

Глава 1 Торговец луком

– Амиот!

Это непонятное слово было произнесено звучным голосом иностранца, однако не так, как его произнесли бы французы: на конце резко прозвучал звук «т», словно задели струну лютни. Засим последовал вздох. Слово и вздох, казалось, растаяли в старом зеркале, перед которым любовалась собой миссис Льюворн.

Она обернулась. Кто-то говорил в комнате, совсем рядом с ней. Ее служанка Дебора?