Замок Древней (СИ)

Я вспомнил момент, когда я уходил от ивия, там, в далёкой пустыне, в колонии Ришта. «Потому что я добрый», — ответил тогда я. В принципе всегда можно отказаться от своих убеждений. И даже так, идея угнетения простого населения меня не устраивала — она малоэффективна.

— А расскажи чуть-чуть о себе, только на чистоту, ладно? — попросил я Радю.

— Ну я маленькая, с кра…

— Чем задницу вытираешь?

Рядом сидящий Йен подавился и закашлялся. Радя замялась, но тут же нашлась:

— У меня тряпочка есть, я её потом стираю.

— Фу-у, — раздался раздосадованный голос Йена.

— Когда мылась последний раз?

— На позапрошлой пятерне. А что, по запаху не слышно?

Она не смутилась даже. Ни сколько не стесняется себя.

— Извини, от носа только дырки остались, — ухмыльнулся я одной половинкой рта, чтоб не порвать губу во второй раз. — Убийца убил десять детей и изнасиловал трёх женщин, что сделаешь?

— На рудники на пожизненное, — в голосе послышалась сталь.

— А я бы убил, — развёл руками Гарри.

— Но все жизни ведь…

— Тебя бесит, когда тебя перебивают?

Вдох и шумный выдох:

— Немного. Я не особенно вспыльчива.

Флегматичная и сдержанная, с горячим сердцем и холодной головой.

— Десять тысяч Натисов или одна лошадь?

— Лошадь, — без раздумий заявила она.

Потому что деньги — это просто цифры, — про себя подумал я.

— Пришли враги и есть выбор: смерть всех и отстоять Анатор или отступить и…

— Тебя бесит, когда тебя перебивают? — хохотнула Радя.

Перехватила инициативу, хотя я для неё авторитет.

— Ни сколько. Твой ответ.

— Отступить и партизанить.

— Главная причина почему ты командуешь? — спросил я, сделал паузу: — Соврёшь — узнаю, — соврал я.

Она замолчала, долго думала.

— А твоя?

— Вначале ты, потом я, — пошёл я на принцип.

— Почему? Хочешь подстроиться?

— Ты назвала меня древним и посчитала авторитетом. Это ты подстроишься, — парировал я.

Радя даже задержала дыхание от неожиданности, а после выдохнула.

— Скука.

Я удовлетворённо кивнул:

— Жалость, — улыбнулся я и всё же порвал эту грёбаную губу во второй раз.

Открытая и честная гуманистка, повидавшая виды, без ловушек мышления, жажды власти и с пониманием дела, но без мотивации, против диктатора с упором на веру и жгучим желанием наживы, чётко поставленными целями и мотивацией.

— Дарёному коню в зубы не смотрят, думается мы сработаемся. Так и быть, буду вашим противовесом, — заявил я наконец. — Но во всём поддакивать я не стану, — тут же предупредил я.

— Этого и не нужно, — с улыбкой в голосе произнесла Радя, а после подозвала хозяина. — Принеси нам пива. Оно же уже сварено?

— Да, госпожа Натис. Сколько?

— Три пинты.

— Две, — перебил я.

— Тебе две? Хорошо. Четыре пинты, — поправилась Радя.

— Нет, мне не надо, — вздохнул я и принялся объяснять: — Я не буду пить, не спрашивай почему, я тебе всё равно не отвечу. Не прими это как знак неуважения.

— Нет проблем. Две пинты пива и… Что у тебя тут? Мята, ромашка, корень ихтуса, порубленный подпанцерник багушки и ещё какая-то дрянь. Ему эту болтушку.

— Будет сделано, госпожа Натис.

— Хорошая ты баба, Радя, — просипел Йен. — Тебе бы мужика нормального да деток завести, пока годы твои не ушли.

— Моих годов поболей твоего будет, успеется, — посмеялась Радя.

Они ещё долго потом сидели и смеялись. Казалось бы беззаботно, но Радя периодически вздыхала и сердце её начинало биться чаще, а в голове рождались какие-то мысли, которые я даже если бы захотел, не смог бы прочитать из-за обилия оберегов.

Йен, хоть и пытался пару раз провалиться в сон, показывая всем на сколько ему безразличен этот мир, так же был встревожен и в ожидании завтрашнего дня. Они сидели так долго, хотя могли бы пойти спать. Почему не пошли? Потому что каждый из них понимал, что не уснёт сегодня ночью. По крайней мере не просто так.

К ним присоединилась странная и очень одиозная мадам Гертруда Штейнбах, но представили её как Штольнбах (видимо Дима ошибся в фамилии, когда говорил, кто приехал). Она много щебетала, но ещё больше слушала, что-то помечая в своём блокноте простым заточенным угольком.

В её компании политику перестали освящать. Радя ловко огибала эти темы, ничем не выдавая значимость моей персоны или будущие планы.

— Вот я пришла к своему мужу, вся такая мокрая, в бурю попала. А он в поместье большом, детей всех своих уложил, сидит в кресле, думу думает, — рассказывает Штольнбах. — А я грязная, в ботинках заляпанных. Сорочка к телу прилипла, всё просвечивается. Думаю, ну и вид у меня. Но, думаю, за спрос не бьют. Спрашиваю: жена есть? Он мне односложно — ну нет. Я ему крутанулась на каблуках, спрашиваю: нравится. Он мне: видал и хуже. А дальше ход конём: буду твоей женой. Он мне: ну ладно, иди размещайся да распоряжайся, коль пришла.

— Не, я б так не смогла, — буркнула Радя. — Смелости бы не хватило.