Замок Горменгаст

Щуквол искусно использовал состояние Фуксии, находившейся под сильным воздействием странной оцепенелой атмосферы, в которую был погружен Замок, казавшийся ей теперь совсем незнакомым местом. И мало-помалу он добился того, что по истечении нескольких недель после начала их встреч она стала делиться с ним своими мыслями и выслушивать рассказы Щуквола о том, что с ним происходило за день. Его голос был всегда спокойным и ровным, речь – богатой и гибкой. На Фуксию большое впечатление производила та уверенность, с которой Щуквол говорил обо всем, что затрагивалось в их беседах, – такое ей самой было недоступно. Ее восхищение гибкостью ума Щуквола постепенно распространялось на него как человека в его цельности. Щуквол был совсем не такой, как все другие люди, которых она знала, он весь до кончиков ногтей был полон жизни, и воспоминание о том отвращении, которое она испытала, увидев когда-то его обезображенное лицо и руки, угасло и скрылось за дымовой завесой его слов и обходительности.

Фуксия, однако, понимала, что ее положение сестры и дочери Герцога несовместимо с частыми и тайными встречами с безродным функционером Замка. Но она так долго была одна, ей так долго не хватало дружеского общения! И то, что к ней проявляют интерес, не угасающий, а наоборот, усиливающийся изо дня в день на протяжении столь длительного времени, повергало ее в неизведанное ранее состояние, от которого путь к неизведанной стране, в волнующее и опасное путешествие по которой она была готова отправиться, был очень недолог.

Но Фуксия не глядела в будущее. Она, в отличие от человека, с которым встречалась в сумеречные вечерние часы и для которого каждое слово, произнесенное им, каждая обдумываемая мысль, каждое действие имели скрытое, направленное на достижение одной цели значение, жила лишь переживаемым моментом, наслаждаясь им, не задумываясь о будущем. У Фуксии совсем был неразвит инстинкт самосохранения, у нее не было никакого ощущения опасности. Щуквол плел свои сети вокруг нее с большим умением и величайшей осторожностью. И вот пришел вечер, когда их руки как бы случайно встретились в темноте и не отдернулись в стороны, и с этого момента Щуквол решил, что дорога к власти для него окончательно расчищена.

И в течение долгого времени все продолжало развиваться по пути, который он предусмотрел, их тайные ночные встречи становились все более интимными, беседы – все более, как казалось Фуксии, задушевными и откровенными.

Но Щуквол, даже ощущая, что Фуксия уже находится в его злой власти, и предвкушая момент окончательного завоевания, тем не менее не спешил соблазнять Фуксию и не торопил ее совершить последний шаг. Он прекрасно знал, что Фуксия, потеряв девственность, будет полностью в его руках (если главный план не удастся, то ее можно будет просто шантажировать), но он еще не был готов. Еще многое надо было хорошенько обдумать.

А для Фуксии все происходящее было столь новым и значительным, что она полностью была затоплена чувствами. Фуксия никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой.

Глава пятьдесят четвертая

Что думали в Замке о таинственном исчезновении Герцога Гробструпа, отца Тита, его сестер-близнецов, о смерти Пылекисла в огне и гибели Баркентина, сначала обгоревшего, а потом утонувшего? Эти страшные события разделяли многие годы. Хотя о них было много пересудов и кривотолков, никто не считал, что все эти люди пали жертвами насилия. Время от времени Графиня, Доктор Хламслив и Флэй каждый по-своему пытались определить, не были ли эти события как-то связаны, однако их смутные подозрения остались лишь подозрениями, ибо никаких доказательств того, что все эти люди умерли насильственной смертью, не было обнаружено.

Только Флэй знал жуткую правду о таинственной смерти своего хозяина, его светлости Герцога, знал он и о том, как умер Потпуз, его заклятый враг, которого он убил своими собственными руками. Но об этом Флэй никогда никому ничего не рассказывал.

Изгнание Флэя из Замка произошло в результате предательства Щуквола – тогда Щукволу не было, наверное, и двадцати лет, – и этот акт предательства и вероломства крепко запал в памяти Флэя. Но о заточении и смерти сестер-близнецов Флэй ничего не знал, хотя и слышал, сам того не подозревая, их безумный, страшный смех в пустом коридоре Безжизненных Залов, смех, который прекратился лишь со смертью Коры и Клариссы.

Флэй ломал голову, пытаясь найти связь между обстоятельствами смерти Пылекисла, его сына Баркентина и тем фактом, что Щуквол представил себя как героя, пытавшегося спасти Хранителя Ритуала, но ни к каким существенным выводам не пришел. Как и Графине и Доктору, которые размышляли над той же загадкой, ему не удалось найти ничего такого, что подтверждало бы его подозрения.

Текли годы, смутные опасения и подозрения не рассеивались, и хотя они не приняли завершенной формы, но забыты не были.