— И очень часто. Разве могла она забыть свою молочную сестру? Она надеялась, что ты добудешь себе крученое ожерелье, и говорила, что ты станешь прекраснейшей женщиной и нежнейшей певицей в Яноне. Она была истинной пророчицей.
Имин почти улыбнулась.
— Твое собственное крученое ожерелье, мой молодой господин, могло бы с таким же успехом быть из серебра, как и из золота. Неужели это наша острая на язык Санелин научила тебя такой учтивости?
— Она научила меня говорить правду.
— В таком случае твое сладкоречие, должно быть, получено в наследство от Хан-Гилена, который мы, певцы, называем Медовой Землей.
— Сладкие речи, несомненно, являются искусством, которое там весьма ценится, хотя честь ценят больше. Худший из грехов — ложь, и у детей воспитывают отвращение к ней.
— Мудрый народ. Здесь больше всего уважают силу, в основном физическую, и чуть меньше — силу воли. На севере нет места человеку мягкому или слабому.
— В Хан-Гилене говорят: «Твердый, как камни севера».
Мирейн повернулся к окну спиной. Имин села рядом с ним. Он не взглянул на нее.
— Почему ты ушел оттуда? — спросила она.
— Пришло время идти, хотя мой господин князь хотел задержать меня до тех пор, пока я не подрасту и пока армия не сможет сопровождать меня. Но богу все равно, стал я мужчиной или еще нет. Я ушел тайком; шел тайком, пока не пересек границ Хан-Гилена. Это был очень длинный путь для пешего: близилась зима, а долгая жестокая война только-только закончилась. — В его голосе зазвучало что-то похожее на гордость. — Я участвовал в этой войне и хорошо проявил себя, как сказал мой господин. Я был его оруженосцем вместе с его сыном, наследным принцем Халенаном. Он посвятил нас обоих в рыцари и вооружил одинаково. Мне жаль было покидать их. И принцессу, сестру Халенана… она помогла мне ускользнуть.
— Она очень красива?
Мирейн воззрился на женщину, на миг потеряв дар речи.
— Элиан? Ей было целых восемь лет!
Неожиданный и сердечный смех Имин прозвучал как журчание ручья. Мирейн нахмурился; губы его невольно изогнулись.
— Возможно, — признался он, — со временем она станет красавицей. Когда я видел ее в последний раз, она была одета как мальчишка, в старые потрепанные штаны и мою рубашку, слишком для нее большую, а волосы у нее никогда не будут держаться в косах. Однако они великолепны, как у ее отца и брата, и не похожи ни на чьи во всем мире: рыжие, как огонь. Элиан старалась походить на бесстрашного заговорщика, но глаза ее были затуманены слезами, а нос покраснел, и она почти ничего не могла сказать. — Он вздохнул. — Эта девочка была живым кошмаром. Когда мы отправились на войну, то нашли ее в обозе. «Если Мирейн может ехать, — заявила она, — то почему мне нельзя?» Ей было тогда шесть лет. Отец задал ей царскую — на словах, конечно, — трепку и отправил домой в немилости. Однако он отдал своим управляющим приказ учить ее обращаться с оружием. В некотором смысле она победила и знала это.
— Похоже, ты любил, — сказала Имин, — и тебя очень любили.
— Мне очень повезло.
Она долго смотрела на него. Лицо се снова стало бесстрастным.
— Мой господин, что ты будешь здесь делать?
Его пальцы сжимались так сильно, что побелели косточки.
— Я останусь. Когда придет время, я стану королем. Королем, который отгоняет тени, сыном Солнца.
— Для твоей молодости у тебя очень твердая воля.
— Моя воля не имеет отношения к тому, что должно произойти.
В его тоне звучала легкая горечь и усталость.
— Любовь бога, — медленно сказала Имин, — это огненная пытка.
— И проклятие для всех, кого любишь. Оставайся холодной со мной, певица, если хочешь быть мудрой.
Она прикоснулась ладонью к его руке. Глаза ее снова были ясными и спокойными, такими же спокойными, как ее голос.
— Мой господин, воистину ли ты знаешь, что делаешь? Можешь ли ты? Твоя мать вырастила тебя, воспитала и повелела тебе стать тем, чем судьба помешала стать ей, — верховным правителем Я нона. Но то Место, для которого она тебя готовила, уж двадцать лет как не существует.
— Даже в далеком Хан-Гилене известно, что у короля Янона нет избранного наследника. Он ждет возвращения своей дочери.