Замок Ист-Линн

Судья закрыл окно и отправился обратно к Бенджамену, оставив миссис Хэйр и Барбару в неведении относительно того, что им делать: ехать или нет. Барбара пошла к матери, в дом.

— Барбара, дорогая, куда это папа собрался?

— Я думаю, никуда он не едет, — независимо ответила мисс Барбара.

— Ах, дитя мое!

— Ладно, не буду. Только он всегда всем противоречит. Мама, я думаю, ты можешь дойти до Вест-Линна пешком, а обратно мы вернемся одним из наемных экипажей Коука.

Миссис Хэйр покачала головой.

— Я не сомневаюсь, что смогу дойти пешком, но я не могу и думать об этом, если твой отец не позволит.

Барбара посмотрела в окно: Бенджамен собрал и унес свой садовый инвентарь. Затем он двинулся по узенькой дорожке, которая вела на задний двор, где находились конюшни. Барбара пробежала через холл и перехватила его.

— Папа ничего не говорил о коляске?

— Говорил, мисс. Я должен отвезти Вас и хозяйку в Вест-Линн. Он велел мне собираться немедленно.

Барбара провальсировала обратно.

— Мама, все в порядке: Бенджамен пошел готовить коляску. Ты хочешь поесть? Я прикажу принести поднос с завтраком.

— Как хочешь, милая, — ответила ее добрая, ласковая мать. — Не знаю почему, но я так рада сегодня выехать на прогулку: наверное потому, что прекрасная погода.

Бенджамен приготовил коляску, выехал с заднего двора и поставил экипаж у ворот.

М-р Хэйр все еще был в саду, когда миссис Хэйр и Барбара двинулись по дорожке к воротам.

— Спасибо, Ричард, — сказала миссис Хэйр, проходя мимо, и ее нежное лицо осветилось ласковой улыбкой.

— Не опаздывайте к обеду. Да, и еще: не позволяй Барбаре тратить слишком много денег, — ответствовал судья, не затрудняя себя проводами семейства до коляски.

Коляска, или фаэтон, как ее называли, была несколько старомодной конструкции, что в сельской местности случается сплошь и рядом, с небольшими козлами для кучера и широким сиденьем, на котором Барбара без труда помещалась между мистером и миссис Хэйр. Впрочем, обычно м-р Хэйр правил сам, предпочитая не брать слуг. В этот день откидной верх экипажа был опущен, поскольку дождя не было; кроме того, у фаэтона было две пары оглоблей, так что запрягать можно было и пару, и одну лошадь. Впрочем, пара запрягалась чрезвычайно редко, разве что при дальних поездках; обычно по очереди использовали одну из двух черных упряжных лошадей, поскольку у судьи была только эта пара, если не считать одной лошади для верховой езды.

Бенджамен тщательно укрыл пледом колени своей хозяйки — слуги не любили м-ра Хэйра, но готовы были отдать жизнь за нее — взобрался на козлы и повез их к торговцу тканями.

Это был отличный магазин, расположенный чуть дальше конторы м-ра Карлайла, и вскоре миссис Хэйр и Барбара с головой ушли в то занятие, к которому столь неравнодушны все женщины. Они пробыли там с час, когда миссис Хэйр обнаружила, что при ней нет ее сумочки.

— Я, должно быть, оставила ее в экипаже, Барбара. Не принесешь ли ты ее, милая? В ней образец шелка.

Барбара вышла из магазина. Повозка, Бенджамен и старая лоснящаяся лошадь в мирной дремоте ожидали их возвращения. Сумки не было видно, и Барбара обратилась к слуге.

— Найди сумочку мамы, Бенджамен. Она должна быть где-то в коляске.

Бенджамен спустился со своего сиденья на козлах и принялся за поиски, а Барбара ждала, без малейшего интереса разглядывая улицу. Лучи ярко светившего солнца упали на толстую, под стать якорной цепи, золотую цепочку джентльмена, бесцельно фланировавшего вдоль улицы, заставив засверкать ее звенья, пересекавшие жилет, равно как и висевшие на ней печатку и ключ. Солнечный свет коснулся и золотых запонок его сорочки, которые засверкали с такой же готовностью, как и цепочка, а когда он неожиданно поднял свою белую руку, на которой в этот момент не было перчатки, чтобы погладить усы — что характерно для людей тщеславных — на его пальце ослепительно сверкнул перстень с бриллиантом. Барбаре невольно вспомнилось, как ее брат Ричард описывал некоего джентльмена с его сверкающими драгоценными украшениями.

Барбара продолжала наблюдать за приближавшимся незнакомцем. Это был видный мужчина, лет двадцати семи — двадцати восьми, высокий, худощавый, хорошо сложенный, с черными волосами и глазами того же цвета. У него было чрезвычайно веселое и довольное выражение лица; сняв одну из лайковых перчаток светло-желтого цвета, он беспечно помахивал ею, в задумчивости что-то тихонько насвистывая себе под нос. Если бы солнечный свет не был столь ярким, Барбара не заметила бы этих драгоценностей или же не связала бы их в уме с другими украшениями из истории, рассказанной ее злосчастным братом.

— Привет, Торн. Ты ли это? Иди сюда?

Голос принадлежал Отуэю Бетелу, который обращался не к кому иному, как к джентльмену с внушительным арсеналом драгоценностей. Однако последний, впав в глубокую задумчивость, не услышал этих слов, и Бетел позвал снова, уже громче:

— Капитан Торн!

Теперь его услышали. Капитан Торн кивнул и, резко повернув, направился через улицу. Барбара стояла сама не своя; в голове у нее все смешалось в этот момент: сон и явь, реальность и вымысел.