Замок из песка

Особенно проникновенно прозвучали слова о «сумме». То ли они подействовали на народ, то ли еще что, но танцевали сегодня все особенно четко. Мелкие неизбежные ляпы не бросались в глаза, небольшая несогласованность в движениях двух «испанских» пар с лихвой компенсировалась темпераментностью. Зал бурно аплодировал. А я стояла за кулисами и ждала своего выхода. Перед фуэте меня всегда начинало мелко трясти. Сейчас сцену в больших прыжках пересекал Лешка, и буквально через секунду мне предстояло выбежать на середину, сделать препурасьон, выбрав глазами единственную точку, и начать наматывать тридцать два бесконечных оборота.

И я уже вдохнула глубоко и отчаянно, как перед прыжком в воду, уже сказала себе мысленно: «Давай!», как вдруг произошло что-то совершенно непонятное. Что-то резко пшикнуло, в воздухе запахло то ли туалетной водой, то ли дезодорантом, а глаза мои защипало так, будто в них плеснули кислотой. Особенно досталось правому. И все же боковое зрение каким-то чудом зафиксировало исчезающую женскую руку со светлым флакончиком.

Я ахнула, вскинула руки к лицу, принялась торопливо и часто моргать. Глаза резало и щипало ужасно. Откуда-то сзади донесся якобы испуганный и невыносимо фальшивый голос Лапиной:

— Ой, Настенька, извини, пожалуйста! Я даже не думала, что в тебя попаду! Что же теперь делать-то?!

Заохал еще кто-то, рядом замахали влажным полотенцем.

— Господи, я не нарочно! — вопила Ирка. Но вся ее «виноватость» была насквозь пропитана скрытым торжеством. Фонограмма моталась себе и моталась. Я опаздывала уже, наверное, на целую секунду…

Медлить и дальше было невозможно. Бывали случаи, когда неопытные балерины, в последний момент испугавшись фуэте, проходились по сцене в незамысловатых турах. Но чтобы не выйти на фуэте вовсе?! Не выйти, когда зал уже готовится аплодировать — мешая слышать музыку, сбивая с ритма, но зато громко и искренне?!

Я тряхнула головой и выбежала на сцену, успев услышать за спиной чье-то испуганное: «С ума сошла! Со сцены свалится!»

Сцена и в самом деле была неудобной, с довольно большим наклоном в сторону зала. Но что означала какая-то неправильность дощатого пола по сравнению с горячим туманом, дрожащим перед глазами?! И наш кордебалет, и Алексея в черном с серебром колете я различала смутно, а уж о «точке» и говорить нечего! За что можно цепляться взглядом, если и взгляда-то нет, а есть только жалкое и беспомощное тыканье слепого котенка?

И все же, сама не знаю как, я докрутила тридцать из тридцати двух фуэте. Правда, «пошла» при этом так, что остановилась в нескольких сантиметрах от края сцены. Но зал благодарно захлопал. А Ротбарт любезно прикрыл алым плащом мое красное лицо с воспаленными глазами, источающими слезы и дезодорант. И дальше все — худо-бедно, но прошло. Зигфрида я, к счастью, не перепутала ни с кем из придворных и букет метнула точно ему в лицо.

А за кулисами разрыдалась. И Лобов, уже поджидающий меня с какими-то каплями, долго кричал: «А если бы ты в зал свалилась?! Скандала захотела?!», прежде чем обнять меня за вздрагивающие плечи.

Каким-то образом информация о происшествии просочилась в прессу. И газеты немедленно написали о «будущей звезде русского балета Анастасии Серебровской», совершившей на сцене чуть ли не гражданский подвиг во имя искусства. История с дезодорантом подавалась как несчастный случай. И я не опротестовывала эту версию, брезгуя связываться с Лапиной.

Она явилась в наш номер сама, небрежно швырнув на столик очередную чешскую газету.

— О тебе опять пишут. Рассказать что?

— Да нет, — я слезла с подоконника и всунула ноги в тапки, — мне уже неинтересно… Лучше скажи, как твой дезодорант называется?

— А что, подарить на память?

— Нет, просто хотела узнать, что за шедевр так тошнотворно пахнет. Чтобы, не дай Бог, в магазине не понюхать.

Лапина тонко усмехнулась и отодвинула от себя блюдце с чайной заваркой, в которой вымачивались мои компрессы для глаз:

— В благородство играешь? Я пожала плечами:

— Вовсе нет. Просто смысла связываться с тобой не вижу.

— Или боишься?..

В этот момент дверь душа открылась, и оттуда вышел Иволгин с мокрыми, зачесанными назад волосами и полотенцем через плечо.

— Какого черта приперлась? — Он тяжело опустился на стул напротив. — Чего тебе опять от Насти надо?

— Да ничего мне от нее уже не надо, — Ирка поднялась и сладко потянулась. — Она и сама себя достаточно наказала. Все! Серебровская имеет небывалый успех, а Сусловой нет в природе… Кстати, если тебе, Леш, интересно: настоящая Анастасия Серебровская позавчера танцевала в северском Оперном на открытии сезона. «Легенду о любви», кажется… Я в ваш Северск еще из Москвы позвонила, и мне очень любезно ответили. Как видишь, все очень просто… Ну все, ребятки, пока!

Когда дверь за ней закрылась, Иволгин подтянул к себе лежащую на столе газету. На третьей странице была небольшая статья на чешском с фотографией Одиллии, крутящей фуэте. Даже на нечетком снимке мое лицо выглядело растерянным и полуслепым.