Замок на двоих. Пряха короля эльфов

Почему-то поднялся иррациональный страх, что со мной могут не захотеть возиться до бесконечности и… да мало ли на что у дивного народца фантазии хватит! Что-то мне подсказывает, что отсутствие здравого смысла было, скорее, милостью по отношению к остальным пряхам.

И кто знает, может, я себе вовсе не привилегии потребовала, а кару?

– Пожалуй, лучше слушаться его величество, – уцепилась я за откровенно натянутый предлог, но брауни воспринял его очень серьезно и согласился, что да, прекраснейшего и великолепнейшего Кэйворрейна несомненно нужно слушаться!

Бросив прощальный взгляд на прялку, я от души понадеялась, что она окажется волшебной и пряжа появится на веретене сразу же, как я сяду за инструмент. По волшебству!

Глава 4 О том как король попытался облегчить себе жизнь. Не получилось

Айкен Драм отвел меня обратно в комнату, и посоветовал как следует отдохнуть. Чтобы с самого утречка броситься свивать нити мироздания для венценосного Сумрачного Плетущего, а то оное мироздание такими темпами скоро по швам трещать начнет.

В общем, весь монолог фейри можно было свести к “Работать, работать и еще раз работать!”

Сев на кровать, я грустно усмехнулась, вспомнив, что в старых сказках обычно дело обстояло как раз таки иначе. Бедным сироткам злые опекуны задавали невыполнимую работенку, а “добрые” фейри за них это делали. Разумеется, потребовав в ответ что-то непотребное вроде первенца.

Интересно, как бы отреагировал Кэйр, если намекнуть ему на этот традиционный взаимообмен? Ниточки? Не вопрос! А ты мне своего первого сына! Хотя, может, у короля их уже десяток…

Нервно похихикав, я стянула одежду и, облачившись в собственную ночную сорочку, забралась под пуховое одеяло – теплое и практически невесомое.

Свет под потолком медленно мерк, словно ощутив, что в нем больше не нуждаются.

В сон я провалилась как в темную яму, на дне которой меня ждал… ОН.

Я стояла в зеркальном зале, и со всех сторон на меня вместо собственного отражения смотрел король. То хмурый и недовольный, то улыбающийся и радостный, то задумчивый, то величественно строгий…

В зеркале справа его голубые глаза потемнели до цвета штормового неба, и я ощущала внутренний трепет и желание сделать что угодно, как угодно, лишь бы на прекрасном лице появилась улыбка.

Но повернув голову, я увидела совсем иное отражение. Красивое лицо светилось внутренним достоинством, а также бесконечным принятием и состраданием. Я чувствовала, всем сердцем, всем телом, что ему неважно, что я смертная и не стою даже его мизинца, что я любима и обожаема!

Именно эта мысль и провела меня в чувство. Стиснув кулаки, я отчаянно пожалела, что со мной нет иголки.

Глупая Элла.

Сон не изменился, вокруг меня по-прежнему был лишь король. Во всех мыслях, во всех образах, в любых ипостасях. Я ходила по залу и рассматривала зеркала словно картинную галерею.

Но теперь слепое обожание плескалось где-то на грани сознания. Временами волны становились мощными и затапливали, но уже не лишали разума целиком.

Кэйворрейн был везде. И везде он был разным.

На троне в роскошных одеждах – и в доспехах на жутком жеребце во главе кавалькады Дикой Охоты. В строгом сюртуке среди также одетых лордов – и в домашнем халате, стоящий в огромном зале, с потолка которого свисали разнообразные ткани.

Его волосы спускались до поясницы, а острые уши выглядывали из прически, и я сжимала пальцы, борясь с желанием протянуть руку и погладить… коснуться его хотя бы стекла, которое его отражает.

Я отвернулась и зажмурилась, чтобы побороть это страстное желание, но стоило открыть глаза, как прямо передо мной возникло еще одно зеркало.

В этот раз оно зашло с козырей!

Оно короля раздевало!

Я ошеломленно открыла рот и, покраснев, захлопала ресницами. Так как в этот раз он словно был настоящим. Живым, яростным… злым! Но влекущим настолько, что стало сложно дышать.

Его величество рывком стянул рубашку, обнажая светлую кожу, скульптурную грудь и мощные руки. И швырнул в кресло с рыком:

– Демонов Филидэль! Чтоб тебя фоморы драли!

В моем затуманенном мозгу мелькнула вполне логичная мысль. Сон мой, красивый мужик тут, стало быть, тоже мой, так почему он во время раздевания рассуждает о других мужиках, а не обо мне?!