Замок на песке

Рейн, по всей видимости, нисколько не торопилась. Она обменивалась последними новостями с агентами и хозяином. Поговорили немного о творчестве ее отца, упомянули и о недавней продаже одной из его картин. Цена потрясла Мора. Он молча стоял в стороне, глядя на Рейн. Она сейчас была целиком в своей стихии и совершенно не походила на всхлипывающую бесприютную девчонку, которую он видел два вечера тому назад, когда они долго обсуждали сложившуюся ситуацию. Ей оказалось по силам перейти из времени тогов это.Он поражался легкости этого перехода. Сегодня на ней было платье, которое он раньше не видел, — облегающее, из светло-серой шерсти, в нем она казалась выше ростом. Он смотрел на ее задорное мальчишеское личико и на безупречно округлую грудь, вырисовывающуюся под тонкой тканью. На ногах у нее были не парусиновые тапочки, которые она обычно носила в Сен-Бридж, а чёрные туфли на каблуках. Сумочка, цокающие по паркету каблучки. Он желал ее, и желание это стало таким нестерпимым, что ему пришлось отвернуться.

Он столько раз размышлял над тем, что превалирует в его отношениях с ней. Конечно, овладеть этим миниатюрным экзотическим существом, но не только это. Еще — рядом с ней стать другим, свободным, творчески богатым, обрести радость, любовь, благодаря ее таинственному влиянию сбросить скучную оболочку повседневной жизни. Он вспомнил слова Бладуарда: вы думаете только о своем собственном счастье. Прекрасно, если два человека могут подарить друг другу счастье, новизну чувств, почему бы и нет. В конце концов, думал он, это вполне может стать ориентиром. Разрешите только вначале разобраться, что я приобрету, а что утрачу. Он с облегчением почувствовал, что ему становится легче. Облако кошмара, висевшее над его головой, пока он ждал на вокзале, рассеялось. В мире без Искупителя только ясность является ответом на грех.Он прояснит для себя все, что прячет глубоко, ничего не утаив, и лишь после этого примет решение.

Рейн тем временем попрощалась со знакомыми, и те ушли. Она повернулась к Мору.

— Я думала, ты смотришь картины.

— Жду, когда ты мне их покажешь.

И они пошли по залу. Мор не часто бывал на выставках, картины буквально потрясли его. Сколько полотен! Одни — тщательно выписанные, демонстративно декоративные, как, например, портрет Демойта, другие — более импрессионистские, испещренные множеством мазков. После нескольких промахов, Мор оставил попытки угадать, какие полотна принадлежат Рейн, а какие — ее отцу.

— Как же эксперты-то узнают? — спросил он у Рейн.

— Картины отца лучше! — ответила она.

В большинстве своем картины были выполнены в вызывающе ярких, даже агрессивных тонах, а формы отличались размашистостью, доходящей до неуклюжести. Все выглядело куда более громоздким и напряженным по цветовой гамме, чем в реальной жизни. По сравнению с этими работами портрет Демойта казался верхом гармонии и сдержанности.

Когда Мор сказал об этом Рейн, она ответила: «Я только сейчас начинаю развивать свой собственный стиль. Мой отец был живописцем настолько сильным, индивидуальностью настолько мощной, что я до сих пор нахожусь под его влиянием. И пройдет еще немало времени, прежде чем я узнаю, на что сама способна».

Мор подумал: даже в такой момент она верит в будущее. Он хотел, чтобы она передала свою веру ему.

— А здесь есть портреты твоего отца? — поинтересовался он.

— Несколько. — Она остановилась перед одним. Сначала Мор ничего не разобрал, кроме рельефных выпуклостей и впадин мазков, и лишь потом разглядел изображение человека с тонким лицом, как-то искоса, несколько вопросительно глядящего на зрителя; его аккуратно подстриженные прямые волосы серебрились на висках, большие влажные глаза окружала сетка морщинок, в плотно сжатых губах дрожала ирония.

— Это твоя картина?

— Отца. Он написал этот автопортрет незадолго до смерти. Очень талантливая работа. Посмотри, как энергично написана голова. Этот портрет мистер Бладуард не стал бы критиковать.

Мор чувствовал, что не способен трезво судить о картине. Его охватило похожее на сон чувство, что он перенесся в мир, где живет Рейн, словно она заколдовала его, чтобы он смог увидеть ее прошлую жизнь. Но удастся ли ее увидеть? Они пошли дальше.

Подошли к портрету девочки с длинными черными косами, склонившейся над клавишами фортепиано. Из разноцветного тумана выступала фигурка, пронизанная неповторимым, присущим лишь югу светом и воздухом.

— Кто это? — спросил Мор, хотя уже знал ответ.

— Я.

— Это отец писал?

— Нет, я.

— Но ты же тогда была совсем ребенком!

— Не такая маленькая, как на портрете. Мне было девятнадцать. По-моему, это не очень удачный портрет.

Мору он казался чудесным.

— И у тебя тогда были длинные волосы? Когда ты их обрезала?

— После… Парижа. Я там училась.

Они перешли к следующей картине. Отец Рейн стоит в коридоре у двери, прислонившись к косяку. На нем просторный белый костюм, лицо в тени. За его спиной виднеется сияющая гладь моря.

— А это моя работа. Не такая давняя, но совершенно бездарная. Это вид из дверей нашего дома.